— В самом деле? — Воробей с сомнением посмотрел на котенка. — Ну а я слышал рассказы о том, что батраки отвергают такие дары, даже резко кричат, оскорбляют кошек, которые так старались… Странный, и я бы даже сказал — грубый ответ на щедрое подношение!
— Ну и ладно, — фыркнула Пипс в ответ на уверения брата, что он будто бы может съесть целую мышь. На Воробья она не обратила внимания. — А я смогла бы целую птицу съесть!
— Нет, не смогла бы!
— Смогла бы! — Пипс облизнулась.
— Хватит, замолчите оба! — прикрикнула на них Притин. — Лучше молока попейте.
Услышав приглашение, оба котенка радостно бросились к ней и принялись сосать; их неловкие маленькие лапки месили живот матери, они оба громко, довольно замурлыкали.
Мати наблюдал за ними, вспоминая самые ранние дни своей жизни рядом с матерью. Неподалеку сидел Воробей, добрый рыжий кот, который принял его к себе у шлюза Крессида. Мати перевел взгляд на Пангура, молодого вожака Крессиды. Пангур бывал крут, мог быть непредсказуемым. Но вожак доверял Мати, совету которого последовал без возражений, и при этом потерял большую часть своего сообщества… А еще под боком Мати лежал его преданный друг Домино и мирно спал, чуть шевеля усами. Мати почувствовал прилив любви к ним всем. Его сердце уже болело за этих кошек. Но вскоре ему придется бродить в одиночестве, предать их, потерять их… Однако пока он мог идти с ними, идти, пока не найдет для них надежное место, где они построят дом.
А потом уйдет.
Ежевичная крепость
Погрузившись в дрему, Мати бредет через сны и за них, к лабиринтам Фьянея. Он попятился было, желая избежать этого неопределенного, таинственного мира, в котором все было так зыбко, ненадежно. И в то же время очень хотел войти туда. В полусне таилось нечто знакомое, возвращавшее Мати к его первым мгновениям на земле, к расплывчатым воспоминаниям о прикосновениях и ощущениях близости матери, еще до того, как открылись его глаза. Нечто даже более глубокое призывало его в то место, которое существовало еще до его рождения, но частью которого он каким-то образом всегда являлся. И Мати просто не в силах уже был оставаться вдали от него.
Мягко проплывая в замкнутые пространства Фьянея, Мати нашел там тишину, которой не найти было в мире яви. Тишина окружала его. Мати не чувствовал ни ветерка, ни тепла или холода. Непонятным образом он не чуял и запахов — ни намека на людей или на других кошек. Его словно охватило странным онемением.
Потом темнота слегка расступилась — и перед глазами Мати возникли три прохода. Воздух стал темно-синим.
«Я уже бывал здесь раньше», — подумал Мати.
Полусон был обширным, возможно, даже бесконечным, и Мати гадал, как он умудрился вернуться к этому разветвлению дорог, даже не пытаясь это сделать. Что все это значило? Каждый из проходов как будто тянулся к нему, манил, и Мати напрягся: ему хотелось пойти сразу в трех направлениях.
«Мати? — позвал его голос из левого прохода. — Мати?»
Мати сдержал дыхание. Он знал этот голос — он всем сердцем тосковал по нему.
«Амма?» — откликнулся он.
Он ощущал ее присутствие, она плыла где-то перед ним, у кончиков усов… И Мати уловил слабый запах некошеной травы, аромат сосен и кедров, плодородной земли и жасмина… Он услышал голоса птиц и шум ветра, шелестящего листвой, тихо гудящего, почти мурлыкающего…
«Амма, где ты?»
«Мати?»
Это был уже не голос матери, и прозвучал он наверху.
Мати почувствовал, что взлетает из лабиринтов Фьянея, поднимается обратно в мир яви. Он сопротивлялся, цеплялся за полусон, впивался когтями в его прозрачные стены…
«Амма, где ты?» — звал он, пытаясь вернуться к левому проходу, из которого звал его голос матери.
— Мати, проснись! Мати!
Он открыл глаза.
Над ним стоял Домино.
— Ты меня напугал! — сообщил черно-белый. — Я не мог тебя растолкать. Что тебе снилось?
Тигровый тяжело сглотнул. Горло у него сжалось от нахлынувшей печали. Он попытался отогнать воспоминания о матери. Но ему казалось, что он снова потерял ее, навсегда.
Что же такое этот Фьяней?
Другой мир, другая реальность. Мир духов, мир шестого чувства.
И уже не в первый раз он задумался о том, могут ли быть реальными образы Фьянея, или это просто работа его собственного воображения? Были ли они посланием? Или предостережением? Мати сел и посмотрел через плечо Домино; подушечки его лап потеплели. Солнце ярко светило над головами, но вдали, на востоке, пульсировало пятно тьмы, как некая черная звезда.
Домино с тревогой наблюдал за ним.
Мати вздохнул:
— Да, я был далеко, это верно. Но это не было сном.
И вновь кошки бежали вдоль берега реки, Мати шел первым, и сразу за ним — Пангур. Ветер шевелил их шерстку и волновал поверхность воды. Длинные тени собирались над молчаливой рекой и ветхими строениями на другой ее стороне.
Трильон подобралась ближе к вожаку:
— Я знаю, что мы должны идти… что нельзя слишком долго оставаться на одном месте. Но кошки не могут брести день и ночь. Нам следует решить, как лучше сберечь силы. И если для нас безопаснее под покровом тьмы, то давай поменьше двигаться днем.