Бегство в Египет. Петербургские повести

– А коробок? Зачем ему подбрасывать коробок? И откуда он вообще оказался у Севастьянова?

Ворох моих вопросов подействовал на Щелчкова как возбуждающее. Он вскинулся, задёргал ноздрями и поскрёб пальцами по вискам.

– Давай рассуждать научно. – Он принялся рассуждать научно. – Шляпа принадлежит лысому. Коробок – старику с рынка. Носок принадлежит трупу. То есть первое, второе и третье вроде как друг с другом не связано. И всё-таки эти вещи кто-то положил рядом. Какой из этого вытекает научный вывод? – Щелчков заёрзал на табурете. – А такой! Кто-то пытается дать нам понять, что между Кочубеевым, лысым и стариком с рынка имеется какая-то связь.

– Ребята! – Шкипидаров стоял под лампой и держал на свету обрывок газеты, тот, что мы нашли на площадке. – Здесь некоторые слова подчёркнуты. Ногтем, вот здесь и здесь. И здесь, ниже строчкой, видите?

Мы уткнулись со Щелчковым в газету, в кусок статьи о «королеве полей». Говорилось здесь, конечно, о кукурузе, о борьбе за её будущий урожай; тогда только про кукурузу и говорили.

– Тащи бумагу, будешь записывать. – Щелчков уже вовсю командирствовал. – Записывай, – отдал он приказ, когда Шкипидаров спустя секунду вернулся с карандашом и бумагой. – Значит, так. Вначале ничего нет… Ага! «Работают не на дядю Сэма». «Т» на конце «работают» не подчёркнуто, «дядю Сэма» не подчёркнуто тоже. Остается: «работаю» и «не на». Записал? Идём дальше. «Подготовка к севу», здесь подчёркнуто только «севу». Так, следующее: «ни секунды простоя» – подчёркнуто целиком…

Минут пять он бился над расшифровкой, и в результате мы получили вот что: «Работаю не на… севу… ни секунды простоя… улицу… звериный оскал… народная тропа».

Лично мне вся эта абракадабра показалась безумным бредом. Но Щелчков загадочно посмотрел на нас, улыбнулся и поднял большой палец.

– Всё понятно, – сказал он весело. – Это лысый, который в шляпе. Вот, видите? «Не на севу». «Сева» – это живодёр Севастьянов. У него на пальцах синие буквы: «Сева». Вот он этот «сева» и есть.

– То есть лысый на него не работает, – здраво рассудил я. – И пытается нам помочь. Так чего ж мы тогда сидим? Сказано же: «ни секунды простоя». Значит, Севастьянов где-то поблизости. – Я немедленно вскочил с табурета. – Быстро! Из квартиры на улицу!

– Как на улицу? – обиделся Шкипидаров. – Мы же договорились: до завтра останемся у меня.

– Так в записке. – Я ткнул пальцем в бумагу. – Видишь, «улицу» перед «звериным оскалом»?

– Чушь всё это, дурацкая чья-то шутка. – Шкипидаров не желал видеть факты. – Почему мы должны этому верить?

– Я вот верю, – сказал Щелчков. – Вывод правильный: пора уходить. Какое-то у меня нехорошее ощущение, что в квартире, кроме нас, кто-то есть.

И словно в подтверждение его слов, из коридора донёсся тихий протяжный звук – похоже, где-то открылась форточка.

Я сгрёб со стола нашу лестничную находку, носок с газетой убрал в карман, а шляпу надел на голову, чтобы были свободны руки. Проходя мимо двери Чокнутой, мы услышали лёгонькое поскрипывание. Будто кто-то стоял за дверью, переминаясь на скрипучем паркете. Мы уже выходили на лестницу, когда поскрипывание сменилось покашливанием. Мы не стали ждать продолжения, заперли наружную дверь и ссыпались по ступенькам вниз.

Глава двадцатая

Звериный оскал, народная тропа и так далее

Первое, что нас ожидало, когда мы оказались на улице, был звериный оскал. Принадлежал он нашей старой приятельнице собаке Вовке, сторожихе с дяди-Колиной автобазы. Она приветливо махала хвостом и скалилась собачьей улыбкой. Вовка держала в зубах деревянную подставку для чайника в виде профиля Пушкина-лицеиста.

– Вот вам и «звериный оскал», и «народная тропа», как заказывали. Пушкин, стихотворение «Памятник», строчка вторая сверху. И деревяшечка уж больно знакомая. Помнишь, тогда на рынке? Ну-ка, ну-ка!

Щелчков потянулся за деревянным Пушкиным, но Вовка отбежала на метр и подставку не отдала.

– Вовка, – спросил я псину, – скажи честно, где ты её взяла?

Вовка ничего не ответила, а выбежала на пустынную улицу и потрусила в сторону автобазы, то и дело оглядываясь на нас. Остановившись у ворот базы, она лапой постучала в ворота, и те со скрипом и грохотом приоткрылись. Из щели выглянула лохматая голова, принадлежавшая Лёшке Шашечкину. Он, ни слова не говоря, пропустил нас внутрь, задвинул на воротах засов и сразу же куда-то пропал.

Вовка и деревянный Пушкин тенью стлались между спящих машин. Мы покорно шли куда-то за ними. Добежав до нашей штабной машины, Вовка юркнула в темноту под кузов, потом высунула оттуда морду и три раза негромко тявкнула. Пушкина в её зубах уже не было.

Мы стояли и не знали, что делать. По-собачьи мы не очень-то понимали. Вовка, видя наше недоуменье, снова гавкнула и снова три раза: один – длинно и два – короче.

Первым догадался Щелчков.

– Это SOS, – сказал он уверенно. – Значит, кто-то зовёт на помощь.