Бегство в Египет. Петербургские повести

– Сомневаюсь, – ответил я. – SOS обычно подают с кораблей, когда они терпят бедствие. А какие же там море и корабли? – Я ткнул пальцем в ободок люка, что виднелся из-под Вовкиного хвоста. – Там же просто городская канализация.

– Ну, во-первых, там не просто канализация. Помнишь, что рассказывал дядя Коля? Во-вторых, когда кто-нибудь терпит бедствие, не рассуждают, а приходят на помощь.

Щелчков первый полез под кузов, за ним – я, за мной – Шкипидаров. Крышка люка была сдвинута в сторону – видно, кто-то постарался заранее.

– Где же Пушкин? – поинтересовался Щелчков.

Вовка лапой показала на люк; это значило – Пушкин там.

Как ни странно, в глубине подземелья чуть подрагивал мутный свет. Густо пахло, как в подвале, грибами и прогорклой, перепрелой землёй. На бетонной стене колодца были крепкие железные скобы. Вот по ним-то, как по ступенькам лестницы, мы и начали наш поход под землю.

Спуск был не особо тяжёлым. Когда мы оказались внизу, первое, что увидели под ногами, был утерянный деревянный Пушкин. Подбородок Александра Сергеевича указывал на неширокую арку в ноздреватой стене напротив, за которой начинался туннель. Коридор, уходящий вдаль, был обложен оплетёнными трубами и обвешан разноцветными кабелями. Он тянулся неизвестно куда и освещался полусонными лампочками. Мы шли и то и дело прислушивались – помня про подземные голоса, про которые рассказывал дядя Коля. Но пока голосов не слышали.

Прошло, наверное, с четверть часа, и на каком-то из бессчётных шагов коридор разделился натрое.

– Что теперь? – спросил Шкипидаров, недоверчиво заглядывая в проходы. В них жила одна темнота, только в левом, как бельмо на глазу, чуть виднелось в глубине подземелья слабенькое пятнышко света.

Щелчков громко чертыхнулся, споткнувшись. Потом нагнулся и нашарил внизу пластиковую пробку из-под шампанского. Он поднял её, понюхал зачем-то и уверенно сказал:

– Нам налево.

Я пожал плечами, не понимая.

– Помнишь рынок? – подсказал мне Щелчков. – Что лежало на газете у старика?

И сейчас же кинопроектор памяти вывел на экране картинку: заводная курочка-ряба, лампочка для штопки носков, эта самая подставка для чайника в виде профиля Пушкина-лицеиста… И – ну как же! – горка пластиковых пробок из-под шампанского, чтобы не царапать паркет.

– Пушкин, а теперь эта пробка! Кто-то нам подсказывает дорогу!

Щелчков хмыкнул на моё восклицание, и мы двинулись в коридор налево.

Вторую в точности такую же пробку мы обнаружили на следующей развилке. Мы решили эту пробку не трогать, а оставить там, где нашли. Если будем возвращаться обратно, пусть она послужит как веха.

Дорога начинала петлять, и обстановка постепенно менялась. Давно исчезли трубы и кабели, зато всё чаще в стенах темнели ниши со ступенями и металлическими дверьми. Что скрывалось за их серым металлом, было ведомо одним подземным богам.

Мы порядком подустали и нервничали, непривычные к таким приключениям. К тому же сильно хотелось есть.

– Тихо! – прошептал вдруг Щелчков, проходя мимо пятна на стене, и схватил за шиворот Шкипидарова, чтобы тот молчал и не дёргался.

Мы затихли и прислушались к тишине. И очень скоро, сперва неясные, но постепенно делающиеся всё чётче, услышали из-за стены голоса.

Пятно оказалось нишей – неглубокой и со ступенями из металла. Ступени изгибались винтом и по кривой уходили вверх. Звуки доносились оттуда – с лестницы или площадки за ней. Голосов было вроде несколько, но о чём там, наверху, говорили, из туннеля было не разобрать. Кажется, там о чём-то спорили, и, похоже, довольно бурно.

Я кивнул головой в проём. Щелчков сделал мне ответный кивок, и мы молча двинулись вверх по лестнице. Шкипидарова брать не стали, а оставили внизу возле ниши, чтобы наблюдал за туннелем.

Лесенка заканчивалась площадкой. Узкая световая спица протянулась по бетонной стене. Свет был мутный, дымный, прокуренный, проникал он через щель из-за двери вместе с дымом и голосами спорящих. На удивление знакомыми голосами.

Главный голос, и самый громкий, однозначно принадлежал Ухареву, огуречному королю с рынка. Несколько других голосов принадлежали хулигану Матросову и его компании.

Вот что мы услышали из-за двери.

Ухарев (прокуренно и сердито). Автобаза открывается в шесть утра. Ночью там дежурит собака Вовка, при ней Шашечкин, ученик сторожа. Первым делом вы избавитесь от собаки, вот вам огурец, он отравленный, поэтому не вздумайте его есть. Просто бросите огурец собаке, она сожрёт и ровно через минуту сдохнет. Дальше – Шашечкин. Шашечкина вы свяжете и засунете ему в рот кляп. Можете его легонько побить, пару синяков, но не больше.

Матросов (недоверчиво и с опаской). Ну а если там будет этот, ну который там главный сторож?

Ухарев (с глумливым смешком). Самый главный? Который Ёжиков? Да он спит без задних ног после бани и очухается не раньше как к послезавтра. Угорел, парку нанюхался и готов. Банщик Прошкин, мой дружбан, посодействовал.