Бей первая

Молодец, девочка. Глажу себя по волосам, хвалю, жалею. Перестаю ругать за то, какой глупой была. Сейчас это не поможет. Беру с дивана футболку, обтираю лицо. Встаю, как была, в джинсах и толстовке на голое тело. Рукава и низ после горки мокрые, но мне плевать. Я иду на кухню. Распахиваю дверь. Мамы нет, отец сидит, упершись локтями в стол. Что-то жует, щурится в телевизор.

– Верни мне деньги, – говорю тихо, но твердо.

Он меня начисто игнорирует, так что я собираю все мужество, чтобы повторить:

– Ты забрал мои деньги. Отдай.

Он усмехается и, не отрывая взгляда от экрана, говорит:

– А ты у дружка своего попроси.

– Ты меня наказываешь? За что? Это мое. Я сама их заработала.

– В этом доме, Лана, нет ничего твоего.

Отец смотрит на меня, и я думаю, что лучше бы он этого не делал. В его глазах такая ненависть, выжигающая все живое. Наверное, она внутри него уже давно все уничтожила.

– Что я тебе сделала?! – повышаю голос в запале.

– Ты дрянь неблагодарная, вот что. Я тебя вырастил! Под моей крышей живешь, ешь мою еду, а теперь с пацанами по подъездам шаришься и бабки от меня прячешь?!

Я смеюсь, и звук выходит каким-то надтреснутым:

– Какую еду, папа?

Он ударяет кулаком об стол. Посуда звенит и вибрирует, но мне уже не страшно.

– Я отдаю почти все, что зарабатываю, я за тобой унитазы мою, я в детском доме была столько раз, что со счета сбиться можно. Ты действительно думаешь, что это нормально? Я же твоя дочь.

Сейчас смеется уже он. Поднимается на ноги и выдает:

– Да это еще неизвестно, дочь ты мне или нет. У матери потом спроси, может, расскажет что-то интересное, – говорит с такой чудовищной издевкой, что у меня в глазах темнеет.

Выплевываю ему в лицо:

– Какой же ты урод.

И отец наконец выходит из себя. Хватает меня за плечо и швыряет в дверь. Я налетаю бровью на угол и ощущаю вспышку боли, которая меня отрезвляет. Впервые пытаюсь постоять за себя и толкаю его в грудь. Он пьян, поэтому теряет равновесие и заваливается на стол, сшибая бутылку. Я бегу в коридор, хватаю ботинки и куртку.

– Лана! – ревет отец разъяренным зверем.

Но я уже несусь босиком к лестнице, прижимая к себе вещи. На седьмом этаже останавливаюсь, напряженно прислушиваюсь. Идет за мной? Нет, все тихо. Будет ждать дома, ведь мне некуда больше вернуться. Он так думает.

Обуваюсь, натягиваю на мокрую голову капюшон и спускаюсь вниз. Выхожу из подъезда и иду туда, где, как мне кажется, буду в безопасности. По счастливой случайности, когда одевалась, я машинально сунула телефон в карман джинсов. Так что я пишу Андрею, что заболела и не выйду на смену.

Дохожу до знакомого подъезда, по памяти набираю код, хоть была тут всего пару раз. Поднимаюсь на восьмой этаж и пишу сообщение:

Кицаева Милана

Можешь, пожалуйста, выйти на лестницу? Прямо сейчас.

В ожидании прислоняюсь к стене и устало провожу ладонью по лицу. После удивленно подношу ее к глазам – там кровь. И когда из квартиры выходит Кир, в домашней одежде, тоже с мокрыми волосами, я всхлипываю.

Глава 37

– Лана? – удивленно говорит он.

Потом смотрит на меня внимательнее, выцепляет взглядом ссадину, которую я и сама еще не видела, мои мокрые волосы, красные глаза. И вспыхивает злостью в секунду. Не на меня, я это понимаю. Но я все равно почему-то выдыхаю:

– Не злись, пожалуйста, – и начинаю плакать.

На лице Разгильдеева отражается какая-то нечеловеческая мука. Он берет меня за плечи и крепко прижимает к себе. Гладит по голове, целует в макушку, позволяет реветь. Когда отстраняюсь, вижу на его серой футболке мокрое пятно от крови и слез.

– Ой, Кир, прости, пожалуйста.

– А ну-ка перестань. Пойдем, – он тянет меня за руку к двери, но я упираюсь.

– Нет, подожди, твоя мама дома?

– Дома.

– Я не хочу. Не могу. Как же она первый раз увидит меня вот такой? – я развожу руками в стороны.

– Мальвина, ты прекрасна. А еще ты вся дрожишь, волосы мокрые, и рану нужно обработать. Заходи.

Я подчиняюсь его уверенному безапелляционному тону, но сгораю от стыда. Особенно когда в коридоре бросаю взгляд на себя в зеркало. Ну и чучело! Успеваю вытереть слезы и красные потеки с лица, когда к нам выходит мама Кирилла. Она кажется мне невероятно красивой. Светлые волосы собраны в аккуратный хвост, глаза живые и добрые, все черты лица тонкие, даже мелкие, но очень гармоничные. И она сразу все понимает. Окидывает меня каким-то странным взглядом, будто делала так уже сотню раз. Но улыбается, говорит мне:

– Здравствуй.

– Здравствуйте, – выдавливаю еле слышно.

– Мам, это Лана. А это Татьяна Игоревна, – неловко заключает Кир.

– Можно просто Татьяна, но на вы. Проходи, Лана, будешь есть?

Я отрицательно качаю головой. Снимаю ботинки и на долю секунды досадливо прикрываю глаза. Они оба замечают мои босые ноги, но ничего не говорят. Чувствую себя блохастым котенком, которого принесли с улицы.

Кирилл берет меня за руку и ведет в свою комнату. Там усаживает на диван и приваливается к закрытой двери спиной. Скрещивает руки на груди. Спрашивает ровно, но я вижу, что дается ему это непросто:

– Что случилось?