Бекболат

— Маметали-агай, откуда же хозяин берет столько шерсти? — спросил Бекболат.

— А он скупает ее чуть ли не со всего Кавказа. Его знают не только наши баи, но и русские. Через Белоярск проходит железная дорога, которая связывает Россию с Закавказьем. По ней наш хозяин и сбывает шерсть в оба конца. Делец крупный и ловкий! Когда-то был простым перекупщиком, сам ездил по окрестным селениям, скупал шерсть и перепродавал. А теперь вон как разбогател! Столько выжал поту из рабочего человека! Да и Крови немало пососал…

Они подошли к воротам фабрики. Старичок сторож почтительно приподнял картузик:

— Здравия желаю, Магомет!

— Здравствуйте, Матвей Иванович!

— Смотрю, никак, и племяша хочешь записать на фабрику? — поинтересовался старичок, показывая трубкой на Бекболата.

— Угадали, Матвей Иванович.

— С богом! С богом!.. Проходите.

Маметали провел племянника в кузницу. Это было небольшое, до черноты закопченное помещение, с двумя маленькими оконцами и такое сумеречное, что поначалу Бекболат ничего не увидел. Когда глаза немного привыкли, разглядел горн с огромными кожаными мехами. Их раздувал молодой рыжеголовый парень. «Наверное, нелегко такими дуть!» — невольно подумал Бекболат. Посреди земляного пола две наковальни: одна большая, другая поменьше. Кузница была полна угарного смрада. У Бекболата с непривычки закружилась голова.

— Сулейман! — окликнул Маметали кузнеца, возившегося у горна. — Принимай нового подручного.

Нелегко было Бекболату на фабрике. Поначалу его утомлял и сам город. Узкие улицы, суета людей, толчея, шум, грохот колымаг — все это ему, сыну предгорий, было непривычно. И по вечерам после работы у него не только болели руки, ломило плечи, спину, но и гудела голова.

Но мало-помалу он начинал втягиваться в ритм городской жизни. Привыкал и к кузнице, хотя работа была тяжелая.

Вторым подручным кузнеца, напарником Бекболата, оказался русский парень Николай. Рыжий, вихрастый, как подсолнух, с крупными золотыми блестками веснушек по всему лицу, веселый, разбитной. Он все время что-нибудь насвистывал, и на фабрике его звали Колька-Соловей.

Вчера было очень много работы. Сулейман спешил, спешили и подручные. Снимая с наковальни готовую, еще горячую поковку, Бекболат обжегся и уронил ее на пол. Поковка задела сапог Николая. Колька взорвался:

— Ты что, ослеп, азиат проклятый? Хочешь, чтобы по башке стукнули тебя этой железякой?

Бекболат побледнел от гнева и с трудом сдержал себя, чтобы не вцепиться в горло обидчика.

На следующее утро он до последней минуты не вставал с постели. Маметали уже вскипятил чай, нарезал хлеба, а Бекболат все лежал на кровати, отвернувшись к стене.

Маметали встревожился: обычно племянник поднимался с ним вместе.

— Что с тобой, Болат? Или захворал?

Бекболату не хотелось говорить: не в его характере было жаловаться и выкладывать свои обиды. Но дядя все же заставил его рассказать.

Выслушав, Маметали подошел к племяннику, потрепал по плечу:

— Не расстраивайся, сынок. Он назвал тебя азиатом, ты мог бы назвать его гяуром. Уж так повелось в России: богатым выгодно сеять рознь, натравливать один народ на другой. Так легче держать людей в узде. Конечно, кличка эта оскорбительная. Но Колька сам хлебнул немало горького, бродяжкой был. Парень он с норовом, отходчивый. И душевный. Я поговорю с ним.

Маметали сдержал обещание, потому что на другой день Колька сам заговорил с Бекболатом:

— Ты чего обиделся? Есть на что! Мало ли чего под горячую руку сбрехнешь! Велика беда! У нас, у русских, говорят: хоть горшком назови, только в печку не ставь. — Колька протянул свою широкую, всю в желтых твердых мозолях руку. — Кто старое помянет, тому глаз вон! Согласен?

С тех пор Колька-Соловей стал лучшим другом Бекболата.

В воскресные дни они вместе бродили по городу, глазели на витрины магазинов, заходили в лавки, смотрели товар. Денег ни у того, ни у другого не было.

К удивлению Бекболата, Колька-Соловей бойко читал вывески магазинов и лавок, объявления городской управы, афиши.

— Кто тебя научил? — спросил Бекболат.

— Василий Семенович Северов, который на станции меня подобрал… Хочешь, я тоже тебя научу?

Еще бы не хотеть! У него от радости даже зашлось сердце. Когда он был мальчишкой, с какой завистью смотрел он на ребят, которые ходили в аульский мектеб[18]!

— Пойдем к нам, я тебе одну книжку почитаю, — сказал Колька.

Колька-Соловей жил у бабки Агафьи, одинокой старухи.

Василий Семенович Северов, подобравший мальчугана на станции, привел его к старушке.

«Агафья Кондратьевна! Вот вам внучек. И тебе будет веселее, и ему уютнее. Сирота паренек, как былинка среди холодных камней».

Колька быстро привязался к бабке, и та души не чаяла в нежданном-негаданном «внучке».

Жили они на окраине, на Собачеевке, в хате-мазанке.

Колька зажег керосиновую лампу, бережно достал с полки книжку и начал читать рассказ «Старуха Изергиль».

Бекболат был весь слух. Подвиг Данко потряс его. Вот какие бывают люди!..

Колька-Соловей сдержал слово. Дня через три он подошел к Бекболату веселый, с улыбкой от уха до уха:

— Все в порядке — достал букварь! В воскресенье приходи.