Бекболат

Бекболат и Мухажир вылетели на лощину и стали отрезать косяк чистокровок голов в пятнадцать. Они уже почти отбили его, как послышался голос табунщика:

— Стой!.. Стойте, проклятые!..

Бекболат на всем скаку осадил коня: голос показался ему знакомым. Едва он повернул Белокопытого, как раздался выстрел. Показался Азиз. За ним гнался табунщик. Но, проскакав шагов двести, он свалился с седла. Бекболат рванул Белокопытого…

Он соскочил с коня, склонился над табунщиком: Амурби! Глаза закрыты, в руке намертво зажата кама.

Бекболат опустился на колено, приподнял товарища.

— Амурби! Амурби! — окликал он друга. — Амурби, это я, Болат!.. Ты слышишь меня, Амурби?

Амурби не отвечал, голова его безжизненно запрокинулась.

— Убил!.. Убил, проклятый Азиз! — простонал Бекболат. Он опустил Амурби на землю.

Из оцепенения его вывел конский топот. Три всадника во весь опор спускались с взгорья в лощину. «Соседние табунщики!»

— Прощай, Амурби! — крикнул он и вскочил в седло.

Белокопытый был резвый и выносливый конь, настоящий конь абрека, и Бекболат скоро ушел от погони. Впереди уже слышался перестук копыт угоняемого косяка чистокровок. Еще несколько минут, и он догнал бы его, Но Бекболат придержал коня, поехал шагом. Перед глазами неотступно стоял Амурби: запрокинутая с закрытыми глазами голова, повисшие плетью руки…

Он свернул в ту самую балку, где они останавливались перед налетом в ожидании наступления ночи, разнуздал коня и вдруг почувствовал такую усталость, словно он неделю не слезал с седла. Опустился на камень, стиснул ладонями голову…

Луна уже скатывалась к горизонту, скоро будет светать. Что же делать? Догонять Мухажира и Азиза? Теперь они ушли уже далеко. Возвращаться в стан? Но что скажет тамада? «Почему отстал? Почему не с Мухажиром?..» А главное — снова волчья жизнь: набеги, грабежи, кровь.

Перед ним опять встает Амурби с запрокинутой головой, с безжизненно повисшими руками… Нет, нет, нет! Ни за что!

Но куда же идти? И счастливая мысль осенила его: «В Белоярск! К дяде Маметали!.. Недели две погощу, а там будет видно».

Занималась заря, светлели дали и уже отчетливо вырисовывались вершины гор, когда он выбрался из балки и направил Белокопытого на дорогу, ведущую в Белоярск.

Часть вторая

КРУТОЙ ПОВОРОТ

Огибая горы, дорога вывела Бекболата на степные просторы.

Скоро впереди засверкала под лучами солнца река. За ней виднелось большое селение… Белоярск! Хотя Бекболат никогда не был в этом степном городке, но, по рассказам Маметали, он сразу узнал его.

По эту сторону реки расположились какие-то строения, дымилась высокая труба. Стояли грязно-серые штабеля немытой шерсти. Бекболат догадался, что это и есть та шерстомойная фабрика, на которой работает его дядя.

Бекболат направил коня прямо к фабрике. Остановился у ворот. Спешился. Привязал Белокопытого к забору. У калитки, попыхивая глиняной трубочкой, сидел старичок сторож.

Бекболат обратился к нему на ломаном русском языке:

— Акай! Маметали Капланов куда служит? Ваша знает?

Старичок приложил к уху ладонь:

— Ась? Что сказал?

— Моя хочет дядя Маметали! Понимаешь, Маметали, дядя? — старательно повторил Бекболат.

— Это какой же Маметали? — Старичок наморщил лоб, задумался. — Такого, парень, не знаю. А вот ногаец Магомет есть.

Бекболат знал, что для русских все ногайцы — Магометы, как для ногайцев все русские — Иваны.

— Да, да, акай, Магомет, Магомет! — радостно воскликнул он.

— Ну так бы сразу и сказал! — Сморщенное личико старика сразу подобрело. — Знаю, знаю Магомета. Как не знать!

— Моя хочет говорить ему… Скоро говорить…

Старичок весело рассмеялся, покачивая головой:

— Ну и лопочешь ты, парень! Сразу и не поймешь, что к чему. Стало быть, позвать его?

Бекболат кивнул. Старичок закрыл на засов калитку и по-куриному засеменил к низкому длинному зданию, над которым возвышалась большая кирпичная труба. Скоро оттуда вышел Маметали. Дядя был в брезентовом фартуке. Рукава рубахи засучены по локоть. На ногах тяжелые, из воловьей кожи сапоги. Он шел широким, торопливым шагом. Старичок еле поспевал за ним.

Племянник и дядя крепко обнялись.

— Не ждал, не ждал! — обрадованно говорил Маметали. — И очень беспокоился за тебя. Думаю, по молодости да по горячности натворит там дел… Ну, как говорят, слава великому аллаху! — Маметали улыбнулся, хлопнул племянника по плечу: — Молодец!.. Эге! Да у тебя новый конь! А где же Елептес?

Бекболат смутился, опустил глаза.

— С мурзой Батокой поменялся… — пролепетал он, покраснев до ушей.

Маметали понял, что с парнем стряслось неладное. Но расспрашивать не стал: не время и не место!

— Что ж, Болат, — сказал он, — сейчас доложу управляющему: так, мол, и так, кунак у меня, родич, прошу отпустить. И пойдем ко мне отдыхать, гостевать.

Сначала они шли по берегу Илинчи́ка. Бекболат вел коня в поводу. Вода в реке была такая прозрачная, что можно было пересчитать на дне мелкие камушки. Недаром тут и построили шерстомойную фабрику.

Белокопытый дернул головой, потянулся к воде.

— Дядя Маметали! Погоди, я попою коня, — сказал Бекболат.

— А не рановато? Не обезножет?