Бела Кун

Для этого потребовалось почти два года.

Казалось, что отец примирился с моим замужеством. Однако в один прекрасный день приехал за мной и увез меня в Надьенед, мотивируя тем, что невесте неприлично жить вне отчего дома.

ПОСЛЕДНИЙ МИРНЫЙ ГОД

Вспоминая слова отца, я должна сказать: хоть и было в них зерно истины, но все же он был не прав. Говоря, что с Бела Куном я не буду знать и минуты покоя, отец, разумеется, не думал о таких значительных, даже всемирно-исторических событиях, как те, что мне пришлось пережить. Да, эти двадцать четыре года жизни с Бела Куном были и вправду беспокойными, но вместе с тем они были прекрасны. В самые тяжелые дни своей жизни не пожалела я, что стала женой Бела Куна.

Нет, вовсе не «дурными чертами» его характера объяснялось то, что он был «не приспособлен» к семейной жизни, а событиями, которые перевернули весь мир: войнами, революциями, контрреволюциями, эмиграциями… Непрестанные толчки социальных землетрясений эпохи лишали «спокойной» жизни, а нередко и попросту жизни даже тех людей, которые были совсем далеки от политики. А что уж говорить о людях, для которых вся жизнь была служением, что говорить о революционерах?

…Но я вернусь к 1913 году, последнему мирному году.

Бела Кун каждую неделю приезжал ко мне в Надьенед. Прибывал в субботу после обеда и на рассвете отправлялся обратно в Коложвар, чтобы не опоздать на службу. В эту пору он был уже директором Рабочей страхкассы.

Моя семья постепенно подружилась с ним, проникалась к нему все большей и большей симпатией.

Теперь, когда кто-нибудь осуждал Бела Куна за его социалистические взгляды, то даже отец вставал на его защиту: «Что верно, то верно, но, как я погляжу, и социалист может стать хорошим мужем». Он готов был признать даже, что Бела Кун умный человек, что он не тратит времени попусту, «все читает да пишет». Правда, иногда отец еще задумывался и говорил: «Одна беда, никак не хочет войти в общество приличных людей». И добавлял с удивлением: «Хотя ведь сам-то он не рабочий!»

Увы, доброе отношение отца подчас нарушали всевозможные события, и тогда он снова приходил в негодование, опять начинал отговаривать меня от замужества.

Для примера приведу два таких случая:

26 февраля 1913 года «Коложварская газета» поместила следующее сообщение:

«ВОЖДИ КОЛОЖВАРСКИХ РАБОЧИХ

СРЕДИ ШАХТЕРОВ ЖИЛЬВЕЛЬДА

Развернувшаяся по всей стране борьба за всеобщее, равное и тайное избирательное право приближается к той знаменательной дате, когда весь пролетариат страны, заключив союз с буржуазией, открыто выступит против реакционной власти и беззакония. Самую большую историческую роль в этой борьбе сыграет рабочий класс… Грандиозную агитацию за всеобщую забастовку проводят в трансильванских городах и промышленных центрах деятели авангарда рабочего движения Налман Иочак и Бела Кун. Эти вожди рабочего класса, никого не поставив в известность о своих намерениях, сели в пятницу на поезд и поехали в самый дальний уголок Трансильвании, в знаменитый Жильвельд, где работает около 30 тысяч рабочих. Но когда Иочак с Куном доехали до Пет-роженя, жандармы предложили им предъявить документы. Потом конфисковали листовки, что они везли с собой, и, более того, даже на время задержали обоих, чтобы сорвать их агитационную поездку».

Бела Кун вернулся в Коложвар в сопровождении двух полицейских.

В глазах моего отца это был величайший позор.

Но еще больше разгневал его другой случай.

В связи с борьбой за избирательное право социал-демократы и оппозиционные партии созвали собрание в Надьенеде. Докладчиком был прислан Бела Кун. По окончании собрания он сразу, не заходя к нам, уехал из Надьенеда. Отец ничего не знал об этом. Только на другое утро прочитал в газете, потом услышал еще от разных «доброхотов», что Бела Кун, ничуть не стесняясь в выражениях, ругал правительство и местные власти. Отец пришел в ярость. Больше всего возмутило его, что Бела Кун выступал против правительства именно в нашем городе: «Неужто он не мог, хотя бы ради нас, не приезжать сюда?» Упреки посыпались и на меня. И успокоился он чуточку лишь после того, как встретил директора больницы — члена оппозиционной партии, — который поздравил его с отважным и умным женихом дочери. Похвала подействовала. И все-таки, вернувшись домой, отец сказал: «Этот Бела Кун нам совсем не подходит!»

Добиться разрыва между нами ему не удалось, но прошло немало времени, пока он «забыл» про надьенедское выступление.

Два года дожидались мы свадьбы. За это время успели многое вместе прочесть. Бела Кун приезжал ко мне всегда с грудой книг. Среди них непременно был и томик Эндре Ади, которого он считал величайшим революционным поэтом XX века. Говорил, что Ади превосходит большинство поэтов нашего времени, и не только венгерских. А то, что многие еще не понимают его, что реакционные учителя и другие тупоумные интеллигенты считают «путаником и безумцем», поэтом, «отравляющим молодежь», — так все это говорит только в его пользу. «Посмотрите, — не раз толковал мне Бела Кун, — история докажет правоту Ади».