Бела Кун

Я поехала туда, захватив с собой дочку, которой сказала, что отец болен, лежит в санатории и мы едем его навестить. Зашли в тюремный двор, где помещался «санаторий». Но Агнеш обмануть не удалось. Как только она увидела часовых у дверей, сразу же сказала: «Это не санаторий! Ты лежала в санатории, там у дверей не стояли солдаты. Это тюрьма! Я знаю!» И все-таки она очень обрадовалась отцу, хотя, по правде говоря, вместо отца увидела большой ком ваты. Бела Кун был тоже счастлив. «Раны скоро заживут, и тогда я сразу же потребую, чтобы меня перевели к товарищам в тюрьму!»

Тщетно объясняла я ему, что об этом пока и речи~быть не может, что раны еще не скоро заживут и в больнице условия несравненно лучшие, чем в тюрьме, и, мол, пусть он радуется тому, что лежит здесь. Бела Кун не согласился со мной. А я решила не спорить: все равно в таком состоянии его никуда не могут перевезти.

Потом я каждый день приходила в больницу. На вопрос, как он чувствует себя, получала один и тот же ответ: «Скоро совсем поправлюсь! Вы за меня не волнуйтесь. Что с товарищами? Что с их семьями? Кого еще избили? В каких они условиях? Кто заботится о них? Что с движением? Кто уцелел на воле? Посмотрите, что будет через несколько недель. Главное, чтобы меня как можно скорее выписали из больницы… Хочу только одного: быть вместе с товарищами. Я уже все продумал, распланировал. А раны совсем не болят. Знаете что, принесите-ка лучше сала с паприкой да хлеба».

Как-то он вспомнил про своего друга Альпари. Спросил: «Что с ним? Если он на воле, непременно сходите к нему. Он позаботится о вас. Очень хороший товарищ!»

Я передала Альпари, что хочу увидеться с ним. Он явился на другой же день и с того дня каждое утро перед работой заходил к нам и заботился о нас, как настоящий друг и товарищ. Если случайно ему не удавалось зайти, мы очень чувствовали его отсутствие — трудно было обходиться без его умных и всегда обдуманных советов.

Эта большая дружба между семьями Альпари и Кунов сохранялась десятки лет. Заботы и горести друг друга мы переживали как свои собственные.

Бела Кун был так занят своими мыслями, что совсем забыл о ранах, которые все еще не закрылись у него на теле и особенно на голове. С избиения прошло одиннадцать дней. Он не жаловался на боль, скрывал ее. И увлеченно строил планы. Ругал лидеров СДП, господ министров и был очень доволен, что я ни к кому из них не обращалась с просьбами.

К изумлению врача, раны заживали очень быстро, и когда я на двенадцатый день пришла в больницу, уже не застала там Бела Куна. «Его перевели в Малую тюрьму, где сидят остальные коммунисты», — сообщили мне. И я поспешила получить пропуск в новое место его жительства.

Войдя в Малую тюрьму, увидела, что коммунисты-арестанты стоят вдоль стены в коридоре. Что это значит? Может, их увозят отсюда? — сразу заподозрила я что-то недоброе. Но когда подошла поближе, товарищи сказали мне, что они встречают Бела Куна. Он уже в канцелярии тюрьмы, и скоро его приведут сюда. Я тоже встала у стены, только по другую сторону коридора. Немного погодя привели его. Он еще с трудом передвигался, но теплая встреча товарищей заставила его позабыть о боли и даже о том, что он в тюрьме. Растроганный, благодарил он за встречу, потом с тревогой стал расспрашивать обо всех, кого не увидел здесь. Ему ответили, что некоторые еще лежат, так как у них пока не зажили раны.

Подошли тюремные надзиратели и разогнали арестантов по камерам.

Я осталась еще какое-то время с Бела Куном. Он рассказал мне о своих ближайших планах, дал указания, как связаться с товарищами, которые остались на воле, что им сказать, объяснял, как вести себя, чтобы не провалить никого и самой не попасть в беду.

Был очень доволен, что Альпари навещает меня, дает советы и заботится обо всем, что семью его не бросили на произвол судьбы. Потом снова перешел к политическим вопросам. «Попытайтесь^ сделать так, чтобы как можно больше людей получили пропуск в тюрьму. Если не дадут, надо поднять шум в газетах».

Он был весел, полон уверенности и даже шутил.

По прошествии стольких лет многое уходит из памяти, но одно я помню прекрасно — несмотря на бесчеловечную расправу и на довольно жесткий тюремный режим, которому, особенно вначале, подвергли коммунистов, мы почему-то не были напуганы. Когда все жены ехали вместе на 28-м трамвае в Центральную тюрьму, посторонние могли подумать, что едет группа экскурсантов. Такое бодрое настроение передавалось нам, очевидно, от мужей, несмотря на самые разные слухи, которые носились по городу. Толковали о том, что коммунистов вместе с семьями отправят во французские колонии, где их ожидает неминуемая смерть; что кое-кого повесят за подстрекательство к убийству; что в обвинительном заключении перечислены самые страшные преступления. Но все это не пугало нас.