Бела Кун

И он попросил, чтобы я замолвила за него словечко Бела Куну, как он выразился, «вашему дражайшему супругу».

У меня уже был готов сорваться с языка не совсем любезный ответ, но я удержалась. Никогда не любила я ни выслушивать грубости, ни произносить их. Хотя и очень сердилась. И было из-за чего. Пока я ждала вещи Бела Куна, передо мной разыгралась следующая сцена.

Тюремный надзиратель привел какого-то мужчину. «Присядьте, господин граф!» — сказал он ему и тактично удалился, чтобы «господин граф» мог доверительно побеседовать со своей супругой в дальнем углу просторной канцелярии. (Граф попал в тюрьму за активную контрреволюционную деятельность.)

Когда интимная беседа подошла к концу, граф с графиней начали громко разговаривать. И я услышала, сколько и какого постельного белья, какие столовые принадлежности и еду просил граф принести ему в тюрьму. Графиня все аккуратно записывала в блокнотик. Еду граф просил присылать два раза в день: «Я люблю все только свежее», а кофе просил в термосе: «Люблю только горячий».

И тут мне вспомнилось, как избили Бела Куна, как с воплями «Пускай подохнет!» оставили его на полу, где он валялся в луже собственной крови, как не хотели его поместить в больницу, а когда повели все-таки в кабинет тюремного врача, то снова избили до полусмерти. И «товарищи полицейские» лишь тогда перестали его колотить, когда решили, что он уже умирает.

В золотую пору буржуазно-демократической республики, провозгласившей свободу и равенство всех граждан, от меня не хотели принять для Бела Куна не то что одежду и еду, но даже записочку. И все это продолжалось до тех пор, пока не пришли в движение Чепель и другие рабочие предместья.

Об этом думала я, пока господин граф перечислял свои желания, директор тюрьмы свои, да и потом, когда сидела уже в трамвае и везла домой пожитки Бела Куна, у которого директор тюрьмы просит сейчас поддержку ввиду того, что он «прекрасный специалист своего дела».

Такие и подобные вещи тогда еще поражали меня.

Как-то ранним утром, часов около шести, мы проснулись в гостинице от оглушительного шума. (Это случилось тоже в один из первых дней после провозглашения пролетарской диктатуры.) Бела Кун подошел к окну: хотел посмотреть, что творится на улице. Перед гостиницей «Астория» стояла толпа людей, потом вдруг они все хлынули в парадное и направились прямо к Бела Куну.

Человек десять-пятнадцать ухитрились протиснуться к нам в комнату, где я еще лежала в постели, а Бела Кун одевался.

Он спросил, что случилось, какое неотложное дело заставило их ворваться, не дождавшись, пока он оденется. И тут все заговорили разом, наперебой:

— Товарищ Кун! Позавчера вечером у меня украли поросенка. Помогите, пожалуйста, я ведь бедный человек…

— Товарищ Кун! Я тоже бедный! Не могу купить фураж лошадям. Дайте мне бумагу в фуражный центр.

— У сына чахотка… Распорядитесь, товарищ Кун, чтобы его немедленно устроили в санаторий… Помилуйте, что ж у нас в конце концов, пролетарская диктатура или нет?!

— Меня, товарищ Кун, муж бьет смертным боем… Должны вы что-нибудь сделать, раз уж женщину приравняли к мужчине…

— Я женился. Ни комнаты у меня, ни обстановки…

— Я, изволите ль знать, в Кишпеште живу. Вот уже три года, как крыша над головой прохудилась. А этот вонючий домовладелец не желает ее чинить. До сих пор я терпел… Но теперь… Когда вся власть принадлежит трудящимся… Прав я, товарищ Кун, или нет?

Бела Кун долго выслушивал жалобы. Будь на то его воля, он тут же поместил бы в санаторий чахоточного паренька, распорядился бы покрыть прохудившуюся крышу и разыскал бы того, кто украл поросенка у бедного мужика. Но вместо этого он порекомендовал всем изложить свои желания в письменном виде и послать на его имя в Будапештский рабочий совет.

— А теперь я попрошу вас пойти домой. У меня дела, — сказал Бела Кун. — В восемь часов я должен быть уже на заседании.

…Посещения эти повторились и в следующие дни. Среди посетителей попадались теперь и более чем странные люди. Сперва они молчали, строили кроткие физиономии, озирались, потом вдруг во всю глотку, чтоб услышали кругом, требовали такое, чего невозможно было выполнить или до чего пролетарской диктатуре не было никакого дела.

Пришлось пуститься на поиски более подходящего жилья, чем гостиница «Астория», такого, где в одном здании можно было бы разместить ведомства, народных комиссаров и разных других руководителей. Потому-то и переехали мы в гостиницу «Хунгария», которая с разных точек зрения казалась более подходящей. Однако, как выяснилось потом, в «Хунгарии» тоже было не так-то просто жить.

Эта гостиница прежде всего служила пристанищем для помещиков, которые приезжали в Будапешт по делам и одновременно безудержно кутили. Но можно было там встретить и будапештских фабрикантов, торговцев — они тоже снимали номера в «Хунгарии», чтобы «душу отвести»: развлечься картами, женщинами, вином. Ни война, ни буржуазная революция не служили им помехой.