Бела Кун

Шел митинг — не то в бывшем королевском замке, не то на площади перед парламентом, точно уже не помню. Наркомы советской республики в первый, а может, во второй раз участвовали на таком многолюдном собрании.

Вдруг поднялись невообразимый шум, свист. «Подайте в отставку! Долой!» — закричали рабочие, увидев наркомов социал-демократов, тех, кто еще несколько дней назад называл коммунистов братоубийцами, левыми контрреволюционерами, которых надо уничтожать методами Шейдемана и Носке. С другой стороны кто-то крикнул из толпы: «Тише! Молчите! Не нарушайте единство!»

Можно было опасаться, что эти крики, это массовое возмущение против социал-демократов приведут к неприятным последствиям.

Но вот на трибуну взошел Бела Кун. Его встретили бурей аплодисментов. Он заявил, что Революционный правительственный совет будет преобразован, и заверил митингующих, что цели, поставленные коммунистами, осуществятся.

После этого митинг прошел в полном порядке. Но было о чем задуматься.

Второй эпизод — он не носил уже столь массового характера — был следующий.

Нашлись и такие — прежде всего среди молодых интеллигентов, которые называли себя «левыми коммунистами». Им удалось сколотить небольшую группу из недовольных, чем-нибудь обиженных людей.

Эти «левые коммунисты» требовали отставки советского правительства, требовали, чтобы на его место пришло правительство из одних коммунистов.

Бела Кун пригласил к себе руководителей «левых коммунистов» и попросил их изложить свою точку зрения.

Они это охотно сделали.

Бела Кун отлично знал, что если при существующем положении провести их программу — значит все загубить. И он долго доказывал им это, пытался убедить с помощью фактов и цифр.

Но безуспешно. Решительные молодые люди требовали введения «самого красного террора» и утверждали: «Уж лучше потерпеть поражение, чем дальше идти по такому пути». Каждое возражение Бела Куна было только маслом в огонь.

Вдруг один из «вождей» стал нагло кричать. Тогда и Бела Кун — до этого, не жалея сил и времени, он пытался их образумить — тоже вышел из себя. Схватив за шиворот представителя фракции «крикунов громче всех», он поволок его к двери и вышвырнул в коридор, снабдив на прощанье еще и оплеухой. После чего другие «решительные молодые люди» гуськом поплелись из кабинета.

Бела Кун не придавал особого значения этому случаю, ибо среди фрондирующих крикунов почти не было рабочих, вся группа состояла из эдаких прекраснодушных интеллигентов.

И тем не менее история была малоприятная.

Хотя жильцы в «Хунгарии» и переменились, но персонал остался прежний. А он привык к барским увеселениям, к дамам света и полусвета, а главное — к богатым чаевым. «Их сиятельства» считали ниже своего достоинства заботиться о новых жильцах, которые день и ночь занимались преобразованием страны и организацией ее обороны.

Эта уцелевшая прислуга до поры до времени делала свое дело — убирала комнаты и, если кто-нибудь просил, приносила даже обеды в номера.

В первые дни и еда была еще приличной, но скоро стала почти несъедобной, как невыносимой стала и вся жизнь в гостинице.

Начался саботаж. Персонал перестал убирать комнаты, испортил ванны, чтобы ими нельзя было пользоваться. Питание с каждым днем становилось все хуже, под конец официант ставил на стол уже нечто совсем отвратительное, но зато с любезностью, доходившей до издевательства. Чем омерзительней становилась еда, тем любезнее были официанты.

Кроме того, мы узнали, что для них стряпают на кухне особые и превосходные блюда. Когда же вызвали контролеров, повар показал им ту еду, что спрятал для себя и своих дружков, а вовсе не ту, что готовил для народных комиссаров, партийных работников и их семей.

Увидев эти яства, контролеры поначалу смущенно переглянулись; но потом обнаружили вдруг мошенничество: нашли спрятанные кастрюли с блюдами, приготовленными для нас. Тогда поднялся переполох. Повара и официанты наперебой обвиняли друг друга. Выяснилось, что, помимо интересов собственного желудка, на это мошенничество их толкало еще и другое. Ведь это был лучший метод контрреволюционной агитации — распространять, что, пока народ получает по карточкам лишь самое необходимое, руководители и их жены набивают брюхо изысканной едой. И чтобы это оставалось не пустым словом, повара каждый день приглашали на кухню домашних хозяек из рабочих окраин посмотреть, что же едят «вожди». Ставили перед ними приготовленные для себя блюда — дескать, пускай убедятся, что они говорят истинную правду.

Разумеется, такая наглядная агитация оказывала большое воздействие. Продовольственное снабжение столицы и вправду было неважным. После четырех лет войны деревня не могла поставлять продукты в нужном количестве.

Контрреволюционная агитация с каждым днем приобретала все новые формы. Вдруг мы услышали, что доброжелательно настроенные служащие гостиницы «Хунгария» смертельно напуганы. Оказывается, им пригрозили: если они будут честно работать на коммунистов, то после падения Советской власти — а обещали его каждый день — их притянут к ответственности, причем к судебной.