Белая горячка

– Фирмэн вам передавал?.. Хорошо... Так вот, мне необходима ясность. Мы ремонтируем или разваливаем? Мне известно, что ваш муж высказывал пожелание сровнять все с землей... Полагаю, он по-прежнему этого хочет. Ведь вы в курсе, не так ли?

– Мсье Шармон, неужели с этим нельзя подождать до его возвращения?

– Хм, до его возвращения... Может, он еще и не собирается возвращаться.

– Я только что написала ему. Теперь это вопрос двух-трех дней.

– А что вам мешает, дорогая мадам, самой распорядиться на этот счет? Ему останется лишь утвердить ваше решение.

От "дорогой мадам" у нее, верно, глаза полезли на лоб. Я мысленно хохотал. Нелегко будет ее братцу отразить этот удар ниже пояса. Само собой, он сумел наложить лапу на переписку Сен-Тьерри. Но у него не хватит дерзости ответить, что павильон следует разрушить. И, однако, раз уж он нацепил на себя личину Сен-Тьерри, трудненько ему будет отступиться от собственных слов!

– Алло... (Она настолько понизила голос, что я слышал ее с трудом.) Алло... Что происходит, Ален?

– Да просто мне дорого время. У меня горит подряд. Так я приступаю, да или нет?

– Лучше не надо. Пока здесь не наступят решительные перемены.

– А эти "решительные перемены", как скоро их ждать?

– Неизвестно. Сердце у него еще крепкое... Как только будут новости, я вам сообщу, мсье Шармон.

Отбой. Наверняка из-за вездесущего преданного слуги, уже навострившего уши где-нибудь поблизости. Что поделаешь, милый мой Шармон, у тебя нет больше выбора. Работенку, как говорит Меньель, тебе придется делать самому. И работенку не из приятных. Проглотив коньяк, я заказал еще один – чтобы придать себе силы бестрепетным взором оценить рождавшийся в голове замысел. Раз уж все отвернулись от меня, придется брать дело в свои руки. И не позже сегодняшнего вечера. Труп я выволоку наверх в одиночку – я, Ален Шармон. Я положу его на дороге, на самом виду. А тот болван пришлет из Италии письмо за подписью Сен-Тьерри. Полиции будет за что уцепиться на первых порах!.. Хотя нет, если вдуматься, тут не все гладко. Раз Симон в Милане, он никак не может одновременно возиться с трупом. Этим я поставлю его в чересчур выгодное положение. Тело надо перетащить в самый укромный уголок парка – с таким расчетом, чтобы... И это не пойдет! Остается прежняя проблема.

– Гарсон!

Минутку! Тут я не прав. Наоборот, если завтра полиция обнаружит труп, судебный медик без труда установит, что смерть наступила несколькими днями раньше, то есть до отъезда Симона. Ни у кого не останется сомнений в том, что Симон спрятал свою жертву в зарослях, чтобы занять затем его место... Что ж, я рассудил верно. Остается только вытащить Сен-Тьерри из подвала!

Мне становилось все жарче. Сен-Тьерри не так уж тяжел, но придется каким-то образом одолеть примерно дюжину ступенек. Взвалить его себе на спину? При этой мысли я содрогнулся от омерзения. Взять его под мышки и поволочь?.. Не менее отвратительно. Может, с помощью веревки?.. Главное – избегать любого контакта... по крайней мере продолжительного. Да, веревка. Но где ее взять? Хотя что это я, совсем раскис. А та веревка, что у меня в багажнике на случай аварии? Длинная, прочная, вполне подходящая веревка. У меня есть все, кроме мужества. Мысленно я связал удавку... а как ее потом набросить?.. Вот я приподнимаю ему голову, протаскиваю петлю под спиной... но ведь еще надо развести ему руки в стороны... Я ухватился за медный поручень.

– Гарсон... Чего-нибудь покрепче!

– Вам не кажется, мсье, что... Я бы на вашем месте остановился.

Он прав. Не алкоголь, а воля нужна мне сейчас. Расплатившись, я вышел на улицу – ноги у меня дрожали. По правде говоря, дрожало у меня все. Но я твердил себе: надо... надо... Зачем, я толком уже не соображал, но все равно: надо... Иначе я действительно окажусь последним неудачником. Я сделал, мне и разрушать сделанное... Или, вернее, я разрушил, мне и делать. Как бы то ни было, я себя понимал. И эти звезды, что сверкали над крышами, – они тоже меня понимали, они обещали мне прекрасную сухую ночь. В такую ночь тело, которое волокут по земле, не оставляет следов. О такой ночи только мечтать. Студеная, безмолвная ночь – она отпугнет любопытных. Твоя ночь, Шармон, если ты мужчина!

* * *

Как тихо я ни старался ступать, земля под ногами скрипела, словно я шагал по битому стеклу. Было уже за полночь. Городской шум утих. Проходя мимо замка, я заметил в одном из окон слабый свет ночника – то была спальня старого Сен-Тьерри. Остальные окна были темны. Я мог быть совершенно уверен: никто меня не побеспокоит. Единственная опасность таилась во мне самом; алкоголь еще тлел в крови, подобно тому, как горит подсохшая трава: огня не видно, зато дыму много. Запутавшись в веревке, я преодолел брешь чуть ли не на четвереньках. На мне были жокейские штаны и куртка, которые я надел, чтобы быть посвободней в движениях, но веревка, замаслившаяся от продолжительного пребывания в багажнике, упорно разматывалась.