Белая кошка

Пошатываясь, выхожу из кабинки и облокачиваюсь о дверь. Мои манипуляции с бутылкой уже почти всех распугали. Мимо Антона протискиваются последние запоздавшие – пара мужчин и любительница кокаина. Около раковины стоит Захаров.

– Дези Сингер! Сколько лет, сколько зим.

– Превосходная вечеринка, – дедушка торжественно кивает Захарову, только что не кланяется. – Не знал, что ты занялся политикой.

– Нарушаешь законы – умей ими вертеть. Кто, как не мы, в конце концов.

– Говорят, самые прожженные плуты рано или поздно уходят в политику.

Захаров улыбается, но вдруг замечает меня и вмиг становится серьезным.

– Здесь никого не должно быть, – говорит он Антону.

– Простите, – я качаю головой. – Напился немного. Такая вечеринка, сэр.

Дед было хватает меня за руку, но вмешивается Антон.

– Младший братишка Филипа, – он ухмыляется, словно удачно пошутил. – Порадуйте пацана.

Его дядя медленно протягивает мне руку.

– Кассель, правильно?

– Ничего, сэр, – наши взгляды встречаются. – Можете не жать, если не хотите.

– Давай-давай, – Захаров по-прежнему не отрывает от меня глаз.

Беру протянутую руку, накрываю его запястье левой ладонью, просовываю пальцы под манжету и дотрагиваюсь до кожи. Захаров открывает рот от изумления, словно получил удар током, отшатывается. Дернув его руку на себя, шепчу прямо в ухо:

– Притворитесь мертвым. Ваше сердце только что превратилось в камень.

Старик делает пару неуверенных шагов и потрясенно оглядывается на Антона. Неужели сейчас что-нибудь скажет? Тогда мне крышка. Но Захаров резко наклоняется, цепляясь за дверь кабинки, откидывается, ударяется головой о сушилку для рук, беззвучно открывает и закрывает рот, а потом сползает по стене, вцепившись в воротник рубашки.

Мы все стоим и смотрим, как он хватает ртом воздух.

Захаров сам аферист почище многих.

– Что ты наделал? – кричит дедушка. – Кассель, верни все как было! Что ты…

Он смотрит так, словно видит меня впервые в жизни.

– Заткнись, старик, – Антон со всей силы ударяет кулаком по двери кабинки, прямо рядом с дедом.

Еле сдерживаюсь, чтобы не броситься на него. Времени нет, нужно изобразить отдачу.

Сконцентрировавшись, представляю, как на меня самого обрушивается меч, пытаюсь вновь почувствовать магию, ту самую магию, которую провоцирует опасность. Нужно психануть хорошенько. Вспоминаю Лилу, как стоял над ней с ножом; вспоминаю ужас и опустошающую ненависть к себе. Фальшивая память – сильная штука.

Голова чуть дергается от усилия, и плоть вдруг становится жидкой, тягучей. Пусть моя рука превратится в руку отца. Рисую в уме мозолистые ладони, огрубевшие пальцы. Славное дополнение к его костюму. Маленькая трансформация; надеюсь, и отдача получится слабой.

Тело содрогается, я пытаюсь прислониться спиной к стене, но ноги не слушаются, они как будто вытянулись, растаяли.

Антон выхватывает выкидной нож-бабочку – лезвие вспыхивает на свету, словно рыбья чешуя, – наклоняется над дядей и осторожно срезает у него с галстука розовый самоцвет.

– Теперь все пойдет по-другому, – он кладет Бриллиант бессмертия в карман и поворачивается ко мне, все еще сжимая нож.

У него свой план? Мне конец.

– Ты наверняка не помнишь, – голос у Антона тихий и зловещий, – но ты сделал мне амулет. Так что даже не пытайся надо мной работать.

Работать! Да я сейчас только и могу, что ползать на коленях. Тело сотрясается в судорогах. Перед газами все дрожит и расплывается, но я вижу, как дедушка склонился над Захаровым.

На спине вырастают плавники, у меня теперь пять, нет, шесть рук, голова мотается в разные стороны, язык раздвоился, как у змеи, кости выламываются из суставов. Я смотрю на потолок тысячью одновременно моргающих глаз. Скоро все кончится, кончится. Но отдача все не проходит.

– Ты преданный мастер, – Антон подходит к дедушке, – поэтому мне очень неприятно так поступать.

– Стой где стоишь, – огрызается тот.

Антон качает головой.

– Рад, что Филипу не придется этого видеть. Он бы не понял, но ты-то все понимаешь, старик? Глава клана не может позволить, чтобы о нем болтали невесть что.

Надо перевернуться, но ноги стали копытами и с грохотом бьют по кафельному полу. Как на них ходить? Пытаюсь закричать, но голос не слушается, слышно только птичье чириканье. На лице, похоже, вырос клюв.

– Прощай, – говорит Антон дедушке. – Сейчас я войду в историю.

Кто-то колотит в дверь. Нож замирает у самого дедушкиного горла.

– Это я, Баррон! – кричат с той стороны. – Открывайте!

– Я открою дверь, – медленно говорит дед. – Убери нож. Если я кому-то и предан, так это вон тому мальчонке на полу. Так что если у тебя на него планы, подумай хорошенько.

– Антон, – чертовски трудно выговаривать слова длинным извивающимся языком. – Дверь!

Он оглядывается на меня, прячет лезвие в рукоятку и идет открывать.

Надо скорее убрать трансформированную руку в карман.

Входит Баррон. Двигается он нехотя, словно его подталкивают сзади.