Белая Кость

Холаф подтянул штаны и, запрокинув голову, уставился в потолок. Как же бесит, что жена возбуждает его, а он её — нет! Плоть в паху Янары всегда была сухой, не такой как у шлюх и крестьянок. Приходилось смачивать член водой или слюной. В противном случае он горел огнём, будто его ошпарили кипятком и сняли кожу. Всякий раз, направляясь к жене в опочивальню, Холаф вызывал перед внутренним взором образы потаскух, которые стонали очень правдоподобно и извивались как змеи. Или наоборот, старался думать о чём-то мерзком. Но переступал порог, глядел на красивое лицо, обрамлённое льняными волосами, смотрел в пепельные глаза, касался губами высокой скулы, щеки, горячего рта и понимал, что хочет законную жену как никакую другую женщину. И так три года…

— Я встречу его на выходе из ущелья, — прозвучал голос Сантара.

Холаф встряхнул головой, потёр виски. Вернув рассудку ясность, подошёл к столу:

— Прости, я не расслышал, что ты сказал.

Сантар наполнил кубок:

— Я с моими людьми встречу на выходе из ущелья то, что останется от отряда этого деревенщины, и прикончу.

— Э нет, брат. Нет! — проговорил Холаф, потрясая рукой. — Ты со мной и моими рыцарями поедешь в Фамаль, на ритуал очищения королевы Эльвы от грехов. И пробудешь с нами, пока в столицу не придёт известие о гибели Хилда и Лагмера. Мы должны быть вне подозрений.

— Господи! Да эти вояки выдадут нас с потрохами! Их надо сразу же уничтожить, пока они не разбежались как вши.

Холаф протянул кубок отцу, взял второй себе. Сделав глоток, облизал губы:

— Этих вояк я нанял от чужого имени, а Флос будет молчать.

Сантар вытаращил глаза:

— В твоём отряде наёмники?

— Наёмники.

— Ну и дела… Неужели Выродки?

Мэрит — старший махнул плетью, но Сантар успел отскочить в сторону. Хвосты обвили спинку стула.

— Что я такого сделал, дядя?

— Ты рассуждаешь как болван. Первый вопрос лорда Айвиля: «С кем собрались воевать?» В нашем случае нельзя говорить правду. Если скажешь: «С таким-то хреном», а на деле поведёшь Выродков против другого хрена, они развернутся и уйдут. И плакали наши денежки. И наша победа вместе с ними.

Допив вино, Холаф оставил отца и брата и поднялся по винтовой лестнице. В этот раз он не вызывал никакие образы. Да и не смог бы их вызвать. Холаф не видел жену целую неделю и соскучился. И эта излишняя чувствительность страшно его злила.

При появлении хозяина две старые служанки тенями вымелись из опочивальни. Янара сидела за столиком, купленном специально для неё в городе мастеров. Огонёк стоящей перед ней свечи затрепетал от напряжённого дыхания. Пальцы побелели, сжимая уголок страницы. Не поворачивая к мужу головы, Янара закрыла книгу и встала.

Холаф скинул плащ на пол:

— Посмотри на меня.

Она медленно повернулась. Как можно не привыкнуть к мужу за три года? Всё тот же страх в зрачках. Всё та же неестественная белизна лица. Плотно сжатые губы. Сведённые брови. Будто пленница в ожидании пытки.

Холаф приблизился к жене в два шага, сорвал с неё платье и нижнюю рубашку и толкнул на кровать. Он покрывал поцелуями шею и грудь Янары, впивался ей в губы, ласкал её тело руками. Запустил пальцы в промежность супруги. Сухая!

Плюнув в ладонь, Холаф смочил мужское достоинство слюной и вошёл в горячее лоно. Янара зажмурилась, сильно-сильно, и стала похожа на младенца, когда тот заходится в плаче без крика и слёз и не может перевести дыхание. А Холаф вбивал в неё свой член, щипал за соски и колотил, желая выдавить хоть слезинку, хоть тихий стон или жалкий писк.

Вытер краем простыни обмякшую плоть. Согнул ноги Янары, лежащей на спине, и заставил её обхватить колени:

— Если не понесёшь, в следующий раз придёт мой отец.

Взял плащ и ушёл.

Служанки с опаской заглянули в опочивальню.

— Молитесь за меня, — попросила Янара, не разгибая прижатые к животу ноги. — Молитесь от всего сердца. Молитесь!

Старушки встали на колени возле кровати и принялись бормотать молитвы.

* * *

Знаменосец с трудом удерживал флагшток. Распластавшись, штандарт хлопал на ветру как порванный парус во время шторма. На пурпурном полотнище трепетали два белых лебедя и вышитый золотом девиз: «Верность и честь». Кони пригибали головы и громко всхрапывали. Склоняясь к их шеям, легковооружённые всадники сжимали поводья одной рукой, другой стискивали на груди полы плащей, опасаясь, что не выдержат завязки и застёжки. Рыцари встречали удары ветра словно железные скалы и лишь слегка отклонялись в сёдлах назад. От роскошных багровых перьев на их шлемах остались одни стержни. Обтрёпанные по краям накидки цвета дома Хилдов развевались за плечами рыцарей как флаги. Процессию замыкали эсквайры и слуги, ведущие под уздцы лошадей, гружённых вьюками.

Двигаясь в авангарде отряда, Рэн придержал коня и обернулся. Волосы хлестнули по лицу и глазам. Он покинул маленькую горную страну Дизарну, где даже птицы боялись нарушить тишину. Лишь на границе порой звенел металл клинков, когда в деревни являлись незваные гости — горные племена. После той, священной тишины бешеный ветер казался Рэну живым существом, порождённым злыми духами.