Киаран остановился возле окна. В сиреневых сумерках просматривались очертания казарм и конюшен. Горящие факелы очерчивали тренировочную площадку. Проносились тени, сверкала сталь мечей, взблёскивали кольчуги. Как же он по этому соскучился!
— Я приготовлю ванну, — прозвучал тихий голос.
— Скоро буду, — сказал Киаран и направился к двери.
— Ты куда?
— Хочу наведаться в логово.
— Помойся сначала, поешь!
— Успею.
Конюх быстро оседлал иноходца. Не чувствуя усталости, Киаран запрыгнул в седло и покинул замок. Душа рвалась туда, где он провёл всю свою сознательную жизнь. В каменных палатах он принимал гостей, спал, занимался любовью. Всё остальное время упражнялся или наблюдал за тренировками, возился с лошадьми, приводил в движение тяжёлые кузнечные меха или продумывал план убийств, сидя в казарме с командирами отрядов.
Дорога вилась серпантином по склону взгорья и текла дальше, до логова Стаи, ровной рекой. Ветер обдувал лицо, наполнял лёгкие полузабытыми запахами елей и осенних трав. На мгновение всё вокруг осветила вспышка молнии. Иноходец заржал и встал на дыбы. Киаран еле удержался в седле. Стиснув в кулаке конскую гриву, оглянулся. Она где-то там, за каким-то окном, во вспышке молнии увидела его спину.
Повинуясь умелому всаднику, конь развернулся и птицей долетел до крепости. Спрыгнув на землю, Киаран вбежал в башню, понёсся в общий зал, выкрикивая: «Ифа! Ифа!» Там было темно и пусто. Киаран метнулся в опочивальню супруги. При его виде служанки втянули шеи в плечи. Преодолев несколько витков лестницы, Киаран ворвался в свои покои. Из купальни доносился стук ведёр и шипенье углей в жаровнях.
Вдавливая ладонь в грудь, словно пытаясь удержать сердце, Киаран пробормотал: «Всё, всё, тихо, тихо», переступил порог и уставился на горничных:
— Где моя жена?
— Миледи велела приготовить вам ванну и ушла, — ответила одна, меняя свечи в шандале.
— Куда?
— Подышать воздухом, — сказала другая, устанавливая казан на угли.
— Куда?! — гаркнул Киаран.
Девушки присели чуть ли не до пола:
— На обзорную площадку, милорд.
Киаран выбежал из покоев и рванул вверх по лестнице, повторяя еле слышно: «Нет, Ифа, нет. Ифа, нет…»
Она стояла на парапете и смотрела вниз. Подол платья обвивал ноги, мантилья пузырилась как парус. Лепестки осыпались с хризантем и, подхваченные ветром, взмывали в небо жёлтыми искрами.
Ифа отвела руки назад. Всем телом потянулась вперёд. Киаран резко рванул её за локоть и вместе с ней повалился на каменные плиты. Обнял за плечи, прижал к себе крепко и прошептал:
— Ты моя жена, Ифа! Слышишь? А я твой муж. И только смерть разлучит нас. Но не такая смерть. Не такая! Ты нужна мне, нужна нашим детям. Ифа! Что же ты делаешь?
Она уткнулась лицом ему в шею и расплакалась.
Часть 40
В лесу колокольчиком звенел девичий смех. На миг затихал и снова переливчатым эхом разносился по округе.
— Гамис! Хватит меня смешить! — взмолилась девушка. — Этак мы до вечера не управимся.
— Управимся, — заверил подросток, обвязывая верёвкой охапку сухих веток. — До вечера куча времени.
— Э, нет! Мы так не договаривались! Мне ещё рубахи надо заштопать. Когда я буду это делать?
Гамис затолкал топорик за старенький отцовский ремень, закинул вязанку хвороста за плечи:
— Отнесу к тележке. А ты никуда не уходи. — И побежал к лесной дороге.
— Куда же я уйду, глупенький? — улыбнулась девушка, заправляя волосы под платок. Затянув узелок потуже, крикнула: — Захвати мне рукавицы… Слышишь?
— Слышу, Оляна, слышу, — донёсся голос брата.
Она поплотнее запахнула на груди телогрейку и подставила ладонь снежинке. Первый снег кружил в воздухе, словно тополиный пух. Пахло прелой листвой, пожухлым мхом и близкими морозами. Тусклый солнечный свет просачивался сквозь поредевшие кроны берёз и осин и застревал в пушистых еловых лапах.
Треснула ветка.
— Хотел меня напугать? Эх ты… — Оляна обернулась и подавилась словами.
По лесу неторопливо ехал воин в кожаных доспехах. Чёрный плащ спадал с его плеч и укрывал круп коня.
Оляна попятилась, прижалась спиной к стволу.
— Не бойся, красавица, — прозвучал вкрадчивый голос. — Я тебя не обижу.
Конь объехал дерево. Фыркнув, остановился напротив Оляны, забил копытом.
— Ты здесь одна? — поинтересовался воин.
Он говорил с сильным акцентом и обладал непривычной для этих мест внешностью: смуглое лицо, нос с горбинкой, глаза навыкате, короткая аккуратная борода.
Боковым зрением Оляна уловила среди полуобнажённых ветвей силуэт второго всадника.
— Ты одна? — повторил воин и спешился.
Оляна одеревенела от страха. Незнакомец был выше её на две головы. Мощный как бык.
Он снял шлем и подшлемник. Надел их на луку седла и пригладил курчавые волосы:
— В Бога веруешь?
Позади Оляны всхрапнула лошадь: там тоже всадник…
Не получив ответа, воин улыбнулся:
— У тебя дома есть святое писание?
Рассмотрев на рукояти меча выгравированное изображение ангела-спасителя, Оляна вынырнула из оцепенения и с трудом разомкнула онемевшие губы:
— Нет.
В душе затеплилась надежда, что сейчас этот человек вытащит из притороченной к седлу сумки святую книгу и предложит купить.