Белая Кость

— О чём думаешь? — спросила Таян.

— Ни о чём.

— Почему плачешь?

— Дым в глаза попал.

Сзади хлопнула дверь.

— Чего спать не идёте? — прозвучал голос Бари.

— Сейчас пойдём, — откликнулась Миула и обратилась к старику: — Тебе постелили в рабочем доме. Пошли.

— Посижу немножко.

Спустившись с лестницы, Бари покричал для острастки на слуг и побрёл, прихрамывая, в гостевую башню.

— Завтра гляну его ногу, — сказал Пихай.

— Не вздумай! — воспротивилась Таян.

— Чего он тебе сделал?

— Облапал меня.

— Я ему яйца отрежу, — прошипела Миула. — Тебе всего одиннадцать! Нашёл, кого лапать.

— Он сказал, что с кем-то меня спутал. В конюшне было темно. Я с перепугу толкнула его со всей дури. Он повалился в тележку, нога между колёс застряла и — хрусть! Конюх дотащил его до покоев, примотал к ноге палку.

— Орал, наверное, как скаженный, — злорадно ухмыльнулась Миула.

— Поначалу. Я заговорила боль.

— Получается, зря пострадал мужик, — заключил Пихай.

— Как это зря? — разозлилась Таян. — Он меня облапал!

— А не облапал бы, чёрта с два дал бы тебе лошадь и телегу. — Миула издала короткий смешок. — Ты всё подстроила.

Таян скорчила обиженную рожицу:

— Ничего я не подстроила.

Покусывая губы, Миула потёрла ладонями колени. Набравшись решимости, придвинулась к старику и прошептала:

— Вылечи ребёнка. Если поколдовать надо, я заплачу. Скажи — чем? Ногой, рукой, жизнью. Забери. Мне ничего не жалко. Я только снаружи такая злыдня. Внутри я другая. Отдам с лёгким сердцем всё, что попросишь.

— Тебе ещё понадобятся руки и ноги. И жизнь понадобится.

— Ты его вылечишь?

Пихай оглянулся на башню:

— Проверь, спит хозяйка? Если не спит, я хочу с ней побалакать.

Янара, одетая в подбитый мехом домашний халат, сидела возле жаркого камина и, зябко ёжась, стягивала на груди концы вязаного платка. Привезённые Ардием новости были ожидаемы. Она подозревала, что Рэн не станет затягивать с женитьбой: короне нужен здоровый наследник. И отнеслась бы к вестям спокойно, если бы Рэн выбрал другую женщину. Ревность к Бариссе, тяготившая её долгое время и старательно подавляемая, вспыхнула с бешеной силой и изголодавшей змеёй съедала Янару изнутри, жгла, морозила, ломала. Сердце, всё в трещинах и ранах, кровоточило. Но некому было сказать, как ей плохо. С этой болью она справится сама.

Старик приблизился к ней, бесшумно ступая по мягкому ковру. По-отцовски погладил распущенные волосы:

— Душа ты горемычная. Радуйся детками, пока можешь радоваться. Просыпайся с радостью, и спать ложися с радостью. Каждый миг радуйся детками своими.

— Я радуюсь, — тихо вымолвила Янара, глядя на языки пламени. — Ты прав, Пихай. У моих детей один отец. Но он не поверил мне и вряд ли поверит. И уже не надо. Уже слишком поздно. — Подняла голову. — О чём ты хотел поговорить?

— Я возьмусь за вашего ребёнка. Не могу обещать, что у меня выйдет, но я попробую.

— Что с моим сыном?

— Я не знаю, как называются разные кости и жилы. Не знаю, как объяснить, я не врачеватель. Но понимаю, где косточки сложились неправильно.

— Ему будет больно?

— Я дам малышу слёзы мака. Он уснёт.

— Я заговорила его боль, — прозвучал голос Таян.

Старик взглянул на стоящих у двери служанок:

— Ты заговорила боль, которая есть. Нельзя заговорить боль, которая будет. — Повернулся к Янаре. — Мало сложить косточки, надо оживить усохшие жилки. Это дело не одного дня. И не одного месяца. Если вы мне верите, давайте попробуем.

— Если ты сделаешь что-то неправильно, ему не станет хуже?

— А что хуже? — Пихай переступил с ноги на ногу. — Вот почему я об ихнем отце допытывался. Хотел взвалить этот груз ему на душу. Где его найти? Я погуторю с ним.

— Таян не сказала тебе, кто я?

Старик отрицательно покачал головой.

Янара подпёрла кулаком локоть, прикрыла ладонью глаза:

— Иди, старик, на кухню. Поешь чего-нибудь и отправляйся спать. Я позову тебя утром.

Едва солнце вскинулось из утреннего тумана, как Пихай явился в башню. Служанки сновали туда-сюда с вёдрами, поленьями и охапками белья. Чистили ковры и гобелены, натирали перила лестниц и мебель. А старик скрипел пальцем по стеклу и улыбался, как глупое дитя. Наконец его пригласили к госпоже.

— Я согласна, — сказала Янара.

— Тогда поступим так, — приободрился Пихай. — Вы в молельню, а я к малышу.

— Нет! Я хочу видеть, что ты делаешь.

— Такое не годится. Случилось мне складывать плечо девочке. Её мамка меня за руки хватала, глаза закатывала, а потом на пол грохнулась.

— Я не стану тебе мешать.

Но Пихай стоял на своём. После утомительных препирательств Янара сдалась. Оставив со стариком Миулу и Таян, проследовала в молельню. Молитвы не шли на ум. От волнения к горлу подкатывала тошнота. В висках дятлом долбила мысль: она допустила ошибку. Нервы не выдержали. Янара ласточкой пролетела между постройками, взбежала на лестницу и в дверях столкнулась с Таян.

— А я за вами, — произнесла девочка, подхватив Янару под локоть.

— Он плакал? Ему было больно? Почему так долго? — спрашивала она на ходу и, не дожидаясь ответов, снова осыпала служанку вопросами.