Белая кость

А учителем его был, оказывается, японец, который охранял русских солдат, попавших в плен к неприятелю под Лаояном. Славяне вымещали свою злость на татарине, как будто он один виноват в их бедах. Для них он был таким же косорылым, а значит — в какой-то степени сродни японцам, которые разгромили их на всех сухопутных и морских фронтах… Военнопленные измывались над Муссой Алиевичем до тех пор, пока не вмешался охранник, разглядевший родственность в чертах лица Муссы Алиевича. Но заступничество его не было простым покровительством, когда сильный защищает слабого от банды таких же слабых. Японец начал делать сильным Муссу Алиевича, которого так увлекло восточное искусство драться, что после подписания русско-японского мира в Портсмуте он отправился не домой, а вместе со своим учителем в Японию, где продолжил образование в восточных единоборствах. В первый же год превзошел учителя и по его рекомендации попал в одну из лучших школ. Опять начал с азов и в конце концов преуспел в изучении тайн карате. Особенно больших успехов достиг в дзюдо и получил коричневый пояс. Драться мог на уровне черного, но не дали, потому что не японец. Вернувшись в Россию через Тибет, Мусса Алиевич вступил во владение небольшим наследством и потому не нуждался в дополнительных средствах. Для него оплата уроков была скорее делом принципа. Когда ему попался этот избитый и настырный мальчишка, он решил проверить его крепость нарочитой жестокостью уроков.

Диме было плохо поначалу — учитель изменил режим питания, запретив мясо. Жить без говядины оказалось очень сложно. Но иначе он никогда бы не достиг той гибкости, без которой нельзя стать настоящим бойцом. Растяжки, гири, турник, тяжелые чучела, с которыми надо бороться, бросать через бедро, голову… Парню досталось, но он уперся. Приходил без опозданий, беспрекословно подчинялся всем указаниям тренера, и Мусса Алиевич смягчился. Так продолжалось до окончания им гимназии. Прерывались только на лето. Последний год приходить к учителю стало удовольствием. Ему разрешили есть мясо (не чаще двух раз в неделю), и ушла в прошлое жесткость начальных уроков. Дмитрий получил доступ к книгам учителя, которые тот привез из стран Востока. Между учителем и учеником установились теплые отношения, но без панибратства. Дистанция соблюдалась неукоснительно. И Дмитрий видел, что Мусса Алиевич, можно сказать, почти полюбил его. А сам он давно влюбился в учителя.

Подпоручик вспомнил свое первое появление с доме учителя и непроизвольно взглянул на ребра ладоней. Мозолистая корка, невидимая непосвященным, протянулась от основания мизинца до запястья. Он заработал ее годами ежедневных упражнений. В первый день, когда он пришел в зал и отдал деньги сразу за пять уроков, учитель подвел его к доске и один раз резко ударил по ней ребрами ладоней.

— Повтори. Один раз, — сказал он ученику.

— Я могу и десять, — захорохорился Дмитрий.

— Разве я сказал десять? — спокойно удивился Мусса Алиевич. — Ты что? Хочешь разбить себе кости и стать инвалидом?

— Не-ет, — тут же отступил Дмитрий.

— Значит, так! Никакой самодеятельности впредь — покинешь зал навсегда. Ты вступаешь в другой мир. Он опасен для тех, кто самоуверен, драчлив и истеричен. В этом мире побеждают хладнокровные и спокойные. Почтительность к старшим и дисциплинированность — непременные условия пребывания… Я, если не сбежишь, сделаю тебя воином. Итак, сегодня только один удар по этой доске. А завтра — два. А послезавтра — три, не больше… на сотый день ты будешь делать сто ударов, и с тех пор каждый день ты будешь повторять это упражнение. Даже когда будешь разбивать кирпичи одним ударом, ты все равно будешь тренировать свои руки.

Тогда, если быть честным, начинающему ученику запали в душу слова о возможности сокрушения кирпича одним ударом.

Бекешев с удовольствием вспомнил, как, будучи фараоном — юнкером первого курса, посрамил на борцовском ковре обер-офицера — юнкера второго курса. Тот был мастером французской борьбы и демонстрировал свое умение, легко швыряя противников через бедро и даже через голову. Но когда против него вышел Бекешев и сразу после начала схватки подсек ноги юнкера с одновременным рывком, мастер французской борьбы оказался лежащим на ковре. Он даже не успел понять, в чем дело. Когда сошлись второй раз и точно так же мастер грохнулся на ковер, всем стало ясно, что это не случайно.