Белая луна над синей палаткой (СИ)

На мгновение замерев от изумления, Меченый ответил на поцелуй, что-то прошептав по-китайски. В оказавших до жути близко темных глазах мерцал волчий привычный огонек - и она поймала себя на том, что целуя его, не чувствует никакого отвращения. Сон… сон… чего только не бывает во сне…

“Хорошо придумала”, - донесся до нее шепот. Они медленно ехали по улицам, становившимся все шире и оживленнее, откуда-то сзади доносились выстрелы и шум, мимо по улице пробежали какие люди, потом пробежали полицейские. Кто-то из них заглянул в замедлившуюся на перекрестке машину, но, очевидно, хорошо одетый азиат, обнимающий белую женщину в дорогой шубке, не заинтересовал его. Меченый, после поцелуя продолжавший обнимать ее одной рукой, и ухом не повел. Машина остановилась недалеко от залитого льдом катка, который уже открылся и начал заполняться публикой, и Меченый так же спокойно помог ей выйти и велел идти к катку. Сам он чуть задержался и нагнал ее уже у самого входа.

Это до смешного походило на свидание, хотя конечно, ни о каком свидании речи не шло. Но оказалось, что Меченый недурно стоит на коньках, и они катались, взявшись за руки, широким голландским шагом - и с небольшим усилием можно было, конечно, представить, что это И., ее родной И., каток в городском саду, и отец еще не вмерз мертвым лицом в речной лед, и мать не ходит в комиссарской кожанке и с маузером на поясе, и Тася еще Тася, ее младший братишка с ласковыми глазами, мамин любимец, а не тот чужой, затянутый в кожу парень, который вышвыривал на ее глазах полураздетых людей из их домов… Но к чему? Все и так сон.

И в этом сне было легко говорить с ее страшным спутником - откуда-то она догадывалась, что не просто так он задержался в машине и что хмурый русский шофер ее уже никогда и никому не расскажет, кого и куда вез он. После катка они вышли через совсем другой выход, причем она впервые обратила внимание на небольшой саквояж, который Меченый нес в руках. Кажется, с этим же саквояжем он приехал в Харбин. Или нет? Впрочем, судя по тому, как легко он оставил саквояж в шкафчике раздевалки катка, ничего ценного там быть не могло.

После катка был ресторан и отдельный кабинет, где был заказан обед. К ним присоединился Хва и принялся рассказывать всякие забавные истории. Меченый вина не пил, потребовал себе какой-то особенный чай в чайничке, отхлебывал его крошечными глотками из расписной чашки и молчал. Было легко есть, пить и слушать, тем более что рассказывал Хва занимательно, и китайский язык его был ей хорошо понятен.

“Ты хорошо помогала, - одобрительно заметил Меченый, когда, закончив обед, они садились в машину - кажется, ту самую, в которой и приехали в Харбин. - Скоро ваше Рождество, - он усмехнулся. - Что ты хочешь в подарок?”

Даже в этой странной, сновиденной жизни она помнила, для чего ехала на поезде в Харбин. И хотя вряд ли сейчас это имело смысл, она рассказала Меченому.

“Не знаю, где сейчас могут быть вещи Анджея Гижицкого”, - закончила она. Но если господин не против (тут она не удержала насмешливого тона), она бы хотела получить ту картину, которую когда-то видела у художника.

Меченый довольно долго сидел с непроницаемым лицом, не то раздумывая, не то просто выдерживая фасон. Наконец он достал сигарету, закурил и глубоко затянулся.

“Есть один человек, - сказал он. - Звать его Юн Тхэгу, но еще его прозывают Чокнутым. Если уговоришь его, он и жемчужину со дна моря достанет. Я могу сказать, как и где связаться с ним, ну а там уж твоя забота будет, чтобы он объявился, да и уговорить Чокнутого тебе придется самой. У нас с ним некоторые разногласия, так что не советовал бы упоминать моего имени”.

========== 4. Об упущенных возможностях ==========

Уж и не упомню, чтобы я так дотошно работал с данными по делу, за которое мне не платили. Верно, пожалуй, что такого никогда и не было.

На свет были извлечено все то, что я насбирал, как курочка по зернышку, сразу после похищения сына Босвелла. Все, что я смог узнать о семействе американца - снова, как и тогда, подумалось, что не может же быть так, что все у человека так идеально. Чем идеальнее кажется чья-то жизнь, тем темнее и чернее она по-настоящему.

Тогда даже достали мне план поместья Босвелла, я узнал, что и парадные ворота, и калитка с задней стороны дома запирались тяжелыми засовами, на которых не обнаружилось никаких следов взлома; что дом охраняли два злобных молосса - оказавшихся отравленными в вечер похищения.