Белая луна над синей палаткой (СИ)

“В голубой далекой спаленке…” - пропел в моей голове гнусавый голос, где-то и когда слышанный, когда с помощью Довона, получившего свои премиальные за пойманного хунхуза, я все же сумел раскопать, кто и когда похищал мальчишку. И лучше бы я этого не раскапывал. Посаженный в колодки во дворе полицейского участка угрюмый бритый наголо китаец откуда-то с севера - кажется, его просто выбросили из банды за ненадобностью, во всяком случае то, что он охотно выболтал местоположение логова Чжана, ничего не дало, полиция прибыла на пустое место, - так вот, по рассказу этого малого выходило, что привезли Босвелла-младшего на берег Сунгари, где с лошадьми дожидался и означенный хунхуз, уже мертвым. Во всяком случае, китаец видел, как, приехав, выпростали из мешка что-то похожее на маленькое неподвижное детское тело и взялись за заступы. Ему же велели забрать двух из шести лошадей и уезжать прочь.

Я думал было повытащить из пленного хунхуза еще какие-то подробности - говорить с ним под взглядом китайского пристава было не с руки, приходилось прибегать к иносказаниям, закапывать нужные вопросы в ворох ненужных и всячески избегать деталей. Однако казнили парня прежде того, как я смог вторично переговорить с ним и, кажется, это был первый раз, когда я пожалел о слишком скорой казни хунхуза.

Хунхуз мог и наврать, думал я, стараясь свести воедино то, что смог узнать. Засыпая, видел я уродливого маленького карлика, останавливающего часы и жестом приказчика в лавке разворачивающего сверток материи, из которого выкатывался улыбающийся детский трупик.

Встав наутро с мерзким кислым привкусом во рту и с гудящей головой, я собирался тем не менее продолжить раскапывать все, что можно было найти о Босвелле. Но не получилось - приехал давешний полицейский и меня попросили заняться прогремевшим на весь город нападением на Управление КВЖД в Новом городе.

Утром в здание управления заявились не то трое, не то четверо китайцев, все одеты неприметно, но хорошо и уж во всяком случае, по словам швейцара магазина напротив, на хунхузов никак не смахивающих. Потом в управлении было тихо, а спустя совсем короткое время из здания стали по одному выходить люди. Как уж они там выходили, швейцар не запомнил, хорошо разглядел только одного, повыше других, в модном пальто и шляпе. Никто из расходившихся особенно не торопился. Швейцар же указал, что вскоре из переулка неподалеку выехал авто с голубыми панелями - машину швейцар запомнил оттого, что таких еще никогда не видел, - и, никуда не спеша, поехал в сторону центра города.

Бандиты взяли что-то около шестидесяти тысяч долларов, как раз в этот день привезенные артельщиком Мирзоевым для сдачи в главную кассу, перерезали его и сопровождавших его полицейских. Также найден был мертвым в своем авто марки Hispano-Suiza некто Сиенков, занимавшийся частным извозом и, судя по всему, нанятый бандитами. Мертвый Сиенков просидел в стоявшей против городского катка машине с воткнутым в сердце тонким узким кинжалом около шести часов, по свидетельству доктора, прежде чем его автомобиль принялись искать.

Ничего подобного не случалось уже давненько, такого рода дела, хотя и вовсе без размаху, которым отличалось теперешнее, проворачивал покойный Чжан. Разве что он не был столь хладнокровно кровожадным и в “убить - не убить” выбирал первое только если без этого уж совсем нельзя было обойтись. Здесь же следы уничтожались так тщательно, что я заподозрил - целью грабителей были совсем не деньги.

И не ошибся. Вызвавший меня высокий чин в железнодорожном управлении имел вид бледный и потерянный. Ему не нужно было задерживать бандитов, он не искал виновных, все чего он хотел - связаться с ними и за любые деньги выкупить тот кожаный бювар с бумагами, что был сейфе управления в то утро, а после исчез.

“Старый маршал”*, подумал я. И, на словах пообещав сделать все, что смогу, про себя сразу же отказался от расследования этого дела. “Старый маршал” прибирал дорогу к рукам, и высокий железнодорожный чин стоял у него на пути слишком уж явно.

Если я сразу отказался от этого громкого дела, то Довон, как я понял, проворачивал свое, не менее громкое. Не знаю уж, чем он там занимался, пока я работал, но в рождественское утро заявился ко мне незван-непрошен и с таким сдержанно-сияющим видом, что я сразу заинтересовался триумфом моего храброго корейца. Довон принес засахаренный миндаль, большую коробку пирожных для моей маменьки и бутылку мартелевского коньяка.

Это был первый раз, чтобы бравый охотник за головами принес такое обильное угощение, и слова его о том, что просто явился поздравить меня с Рождеством, я пропустил мимо ушей, просто не поверив им.

Наконец Довон сжалился над моим любопытством - или же преодолел свою суеверную привычку не говорить о своих победах прежде, чем голова пойманного им негодяя не покинет шеи. Он сказал, что двое самых отпетых бандитов Манчжурии, бывшие заклятыми врагами, попались в устроенную им ловушку.