Белая магия любви

– Отец говорит, что люди, которые проделывают самые странные трюки, находятся вне подозрений и пользуются этим. Боже, но ты же рыжий, Хэнки. И пока мы подозреваем – ты получил эти облигации для меня только потому, что ты…

– Не говори так, Беатрис! – Воскликнул он. – Честно говоря, я не знал. Я не пытался сохранить деньги.

– Я верю тебе, – сказала она. – Пожалуйста, не делай ничего, что заставит меня усомниться.

– Не буду. Я бросаю эту тему. Я больше не буду тебя раздражать.

– Мы будем друзьями?

– Мне бы не хотелось потерять твою дружбу, – сказал он со своей медленной, тяжелой серьезностью. – Это то, что у меня есть, что больше всего стоит.

Питер навещает Роджера

Беатрис старательно избегала узнавать что-либо о железной дороге Уошонг, прежде чем вложить почти половину своего состояния в ее облигации. Она хотела избавить себя от искушения колебаться; и она слишком любила деньги как средство, слишком живо осознавала их ценность, слишком хорошо разбиралась в вопросах глупых вложений, чтобы доверять своей недавно развившейся добродетели. Но теперь, когда дело было сделано, она тщательно расследовала дела железной дороги. Это был убыточный пассажирский бизнес; он заработал свои деньги – очень приличный заработок – благодаря тому, что его северный терминал находился в группе богатых угольных шахт. Ее отец разрушил дорогу, так жонглируя транспортными соглашениями с угольными компаниями, что весь оплачиваемый грузовой бизнес Уошонг был одним махом перенесен на другую дорогу. Облигации были почти бесполезны. На самом деле она потратила сорок одну тысячу долларов на несколько унций макулатуры.

Порывшись в своем сердце, она с радостью обнаружила, что не испытывает ни малейшего сожаления о своем поступке. Она с удовлетворением отметила, что, напротив, относится к своим инвестициям с удовлетворением и гордостью. Но эти эмоции не вступали в противоречие с сильным желанием вернуть потерянные сорок одну тысячу, если это возможно. Она взволнованно и разумно обдумала этот вопрос. Единственный план, который пришел ей в голову и казался практически осуществимым, состоял в том, чтобы позволить просочиться на Уолл-стрит информации, что большой блок облигаций был взят дочерью Дэниела Ричмонда по более чем номинальной цене после того, как доходы дороги были уничтожены. Эта новость, вероятно, подняла бы цены на облигации и акции, если бы была ловко разослана. Но Беатрис решила отказаться от этого плана; она не могла забыть о потерях для невинных, которые это повлечет за собой. Возможно, было время, и не так уж давно, когда такой взгляд на дело не пришел бы ей в голову. Но с тех пор она много пережила, страдала, училась. Со вздохом она убрала пачку облигаций в свою банковскую ячейку и записала их стоимость в отчет о прибылях и убытках. Ее общий доход сократился до двух с половиной тысяч долларов в год.

– И мне нужно по крайней мере столько тысяч, – подумала она. – Давайте посмотрим, что есть в этой схеме пошива одежды.

И она продолжила вращать проект Валентайн с намеренным, пессимистичным, проницательным вниманием, которое вызвало бы восхищение ее отца и усилило бы его изумление, как человек, столь сильный умом, может обладать таким слабым сердцем. Она расспрашивала и переспрашивала Валентайн, в которой, при всем ее уме, было слишком много оптимизма. Беатрис узнала от своего отца, что надежда, бесценный союзник, когда идет борьба, но становится врагом, худшим из врагов, предателем и разрушителем, если ее допускают к советам, когда идет борьба. Поэтому она приняла наихудший взгляд из возможных на каждую фазу предлагаемого предприятия и настояла на том, чтобы все расчеты основывались на теории, что они потеряют деньги с самого начала, потеряют много, должны подготовиться к тому, чтобы продержаться как можно дольше не только против плохого бизнеса, но и против невезения.

Тем временем Питер вел напряженную борьбу с великодушным порывом, который казался ему таким же неуместным в его сознании, как орленок в выводке курицы. Но импульс не исчез; он упрямо задерживался, завораживая его. Как идея сделать что-то нетрадиционное иногда овладевает и одерживает чопорную обычную женщину. Наконец, это изрядно втянуло его в своего рода повес щедрости, ибо добро имеет свой быстрый путь не меньше, чем зло. Оно застало его одного в его самом быстром автомобиле и, несмотря на страх быть замеченным Ричмондом или кем-то, кто расскажет Ричмонду, повезло его по пыльным шоссе Северного Нью-Джерси, пока он не приехал в Дир-Спринг к очаровательному старому фермерскому дому на самой дальней окраине.

Он поднялся по цветущей дорожке к старомодному крыльцу, такому прохладному, такому тихому, такому спокойному, за его пахучими завесами цветущих лиан. Небольшое упражнение с большой медной головой дракона, которая служила дверным молотком большую часть столетия, и из-за угла дома вышла приятной наружности пожилая женщина, вытирая руки о кухонный фартук. Питер спросил:

– Мистер Уэйд дома?