Белая муха, убийца мужчин

«Розовые двери, а там… Там оружие всякое, — горячим шёпотом продолжал Виталик. — Целый склад. Но потом я шаги услышал и скорей наверх. И бабы эти за мной. Прачки, блядь. Целая толпа! Всей своей пральней прямо на меня! Бегут и руки ко мне тянут. Руки мокрые, красные, распаренные. А запах я как сейчас помню… Знакомый такой… Точно, лекарство такое есть, только забыл, как называется».

«А почему не рассказывал никому, — спросил с улыбкой Кунце. — Почему молчаль про розовая дверь?»

«Дык страшно, — сказал Виталик. — Что я, дурак, про розовые двери всем рассказывать? С такими бабами лучше не связываться. Мое дело маленькое. Да и кто знает, вдруг это план такой на случай войны».

«Бред, — презрительно произнес Михаил Юрьевич. — Ты просто поддатый был, сынок. Я все склады в Минске знаю. Давно уже нагрянули бы в ту прачечную и разобрались».

«Розовые двери, — засмеялся Рыгор. — Белые колготки. Это же надо. Аж самому хочется туда съездить».

Я стоял у окна — во дворе сновали террористки. И я невольно залюбовался ими — ведь в каждом их движении чувствовалась такая свобода, которой у меня никогда не было, даже в Минске. Хотелось с ними поговорить — и больше всего с Босой. Я решил, что сегодня надо обязательно попасть к ней на аудиенцию.

«Послушайте, а может, мы уже того, свободны, — воскликнула вдруг Госпожа Ацтекская. — Может, ночью они ушли? И всё?»

«Ага, ушли, — отозвался Виталик. — Я ихный запах даже отсюда слышу. И правда, лекарством воняет».

«А мне сегодня сон снился, — сказала одна женщина, которая всё время молчала. — Будто лежу я на даче, и цветы повсюду, цветы… Яркие такие. А дотронуться нельзя, потому что горячие. Раскалённые просто. Все пальцы обожгла…»

«Всё-таки приятно проснуться в Замке», — ляпнул я ни с того ни с сего. Она вспыхнула, закрыла лицо руками. Женщина в зелёном посмотрела на меня с презрением и хотела что-то ответить, но тут дверь в комнату распахнулась: Немона Лиза, матушка наша, принесла завтрак. Мы набросились на еду, и даже Шпецль, почувствовав её запах, перестал качаться и стонать, подошел к столу и начал вяло что-то жевать. А ко мне подсел Кунце: «А я тоже писать книга, — сказал он вполголоса, обняв меня за плечи. — Книга про охота. Я охотник, знаешь. Пиф-паф. В этот замок тоже жили хорошие охотничьи. Видел фото? Олень, кабан, заяц. Но я стреляю только бизон. Зубр! Когда-то здесь тоже жил зубр, и его убивать. Я тоже убиваю зубр. Это было хорошее время… Мужчина любил убивать зубр, пить коньяк и крамбамбули, курить трубку и красивую женщину. Не надо жить как мы, понимаешь? Вам не надо жить, как мы. Вы другие. Убивайте зубр и любите женщины. Это красиво, это правильно».

«Розовые двери — это тожа красива», — ответил я раздражённо.

«Розовые двери — это бред, — рассмеялся Кунце. — Вы здесь все немножечко сходить с ума. Потому что порядок нарушен. Женщина взяла вас в заложники. И вы все беситесь, вы не находить места. Потому что вы сейчас все немножечко вверх ногами. Но я — нет. Потому что я охотник, я убиваю зубр. Охотник всегда стоит на земле твердо. Мужчина убивает, женщина готовит. Женщина рожает, мужчина убивает. Наоборот — плохо!»

«Значит, ты, иностранец, убиваешь моих… наших зубров, — сказал я и скрипнул зубами. — Зачем, Кунце?»

«Всё законно, — ухмыльнулся он. — У меня ест разрешения. Зачем живет зубр? Чтобы его кто-то убил. Такой порядок! Но если порядка нет…»

«Смотрите! — закричал Павлюк, указывая в окно. — А наша Люба, оказывается…»

Все подбежали к окну и уставились на замковый двор. Там, в самом центре, возле старого колодца, сидели на раскладных стульях Люба и наш Джек Потрошитель. Они сидели, держась за руки — и это было хуже, чем увидеть Любу с огнестрельной раной в белой девичьей груди. Фаллический Символ валялся у них под ногами, ненужный и нелепый, как мусор.

«Предательница!» — крикнул Рыгор.

«Да ладно тебе, — сказал, облизнувшись, Тимур. — Может, её сейчас насиловать начнут. Отсюда хороший обзор».

«Никогда бы не подумала, — сказала госпожа Ацтекская. — Люба… Такая умная приличная девушка».

«Это хорошо, — процедил сквозь зубы Михаил Юрьевич. — Хорошо. Их стало на одну больше. Но и у нас теперь меньше балласта. А стрелять она всё равно не умеет».

Я тоже не умел стрелять, но подумал, что признаваться в этом пока не стоит. Особенно Михаилу Юрьевичу — за такое признание он мог бы отправить меня на женскую половину нашей тюрьмы, и кто знает, к чему бы это всё в итоге привело. Даже если бы я владел этим искусством — что бы это изменило? Быстрый конь, острая сабля, лихие усы — почему-то для меня все эти вещи никак не ассоциировалась со смертью. С героизмом — да, но смерть? В моей жизни не было ни первого, ни второго — что я знал о Смерти? Только то, что она — женщина и всегда приходит к другим. Однажды на похоронах знакомого я засмеялся — без всякой причины, просто так, нервы не выдержали. Я многое делаю просто так — подчиняясь шнуркам в голове, у которых — своя логика. Дворянский клуб мог бы наконец-то завязать их на узел — если б не та песня про Ганну, если б не случился этот чертов Замок, если бы не…