Белая обезьяна, чёрный экран

— Андрей Николаевич отправил вас в административный отпуск. В ближайшее время вам не следует появляться в его клинике. Ваше резюме — в чёрном списке. Считайте, что вы отстранены от врачебной деятельности. Не беспокойтесь, никакого уголовного дела на вас не заведено. Но вы свободны.

— Бред какой-то.

— Не хотите отсюда уходить?

— Да хоть сейчас бы сбежал.

— Так идите.

— И это называется добиваться результата?

молчание.

— Вы садистка. Вы меня измучили. Отказываетесь меня лечить.

— Не отказываюсь. Просто сказала, что отпускаю вас.

молчание.

— Я не хочу возвращаться домой.

— Съездите куда-нибудь. Путешествуйте. Отдыхайте.

— Самолётами не летаю. А всю Ленобласть давно уже объездил.

— Во времена Гоголя не было самолётов. И всё-таки он умудрился доехать до Рима. На перекладных. Не думали о таком варианте?

— Не хочу никуда ехать.

— Очень зря. Когда-нибудь расскажу вам про Италию. Я была в Риме несколько раз и надеюсь поехать туда следующей весной. Солнце, спагеттерии под зонтиками, Форум, Капитолий. Представьте себе: вы просыпаетесь утром, под звон колоколов, в маленькой студии. Подходите к окну — а там сплошные крыши и купола, залитые солнцем. В Риме можно сесть на поезд и поехать на север, в Венецию. Или на юг, в Неаполь.

— Мне станет плохо в пути. И никто не поможет.

— Выучите итальянский.

— Издеваетесь.

— Нет. Предлагаю подумать. Помечтать.

— А сейчас мне что делать?

— Что хотите. С сегодняшнего дня ваши упражнения в письме — дело абсолютно добровольное.

— Кто же будет читать добровольное моё письмо?

— Вы будете приносить мне написанное, если пожелаете.

— Да.

— Как вы сказали?

— Согласен. Сколько стоит ваша консультация?

— Все расценки — официальные. Не дороже, чем в других клиниках по городу.

— Можно присылать вам тексты по электронной почте?

— Хорошо. Тогда через неделю жду следующую историю.

— Про что?

— Про что захотите. По случаю выхода из больницы хочу дать вам побольше свободы.

— Попробую.

— Надо сказать сестре-хозяйке, она приготовит ваши вещи.

— Вы мне дадите выписку?

— Конечно.

Задание 5. Труп

(из коробки №S-55/2-ЮХ)

приблиз. 2000 г.

Я тогда ещё работал в больнице, но уже в отделении лучевой диагностики.

К общей связке ключей, которые я всегда таскал с собой, у меня был прицеплен и ключ от рабочего кабинета (дубликат, чтобы не заглядывать к старшей сестре).

Однажды я поднялся на этаж и открыл дверь, возле которой с раннего утра толпились мои подопечные. Переоделся в свежий халат, бросил взгляд на список из двадцати двух человек и наконец отодвинул ширму, которой была отгорожена кушетка. На кушетке торжественно и неподвижно лежал труп.

Женщина, крупная, с неаккуратно заколотыми кверху седыми волосами, сползающими к лицу. В полутьме выделялись желтоватые скулы, серые рельефные губы и большой горбатый нос. Труп был одет в весёленький больничный халат синего цвета, а из-под халата торчали плотные кое-как заштопанные чулки. Глаза у трупа были открыты, и левый смотрел непосредственно на меня.

От неожиданности я отпрянул, и ширма, стоящая сзади, грохнулась на пол. Я кинулся её поднимать, но зацепил ногою стул, и тот тоже упал. Труп наблюдал за всем происходящим своим неподвижным левым глазом и делал вид, что он тут ни при чём.

В кабинет постучали. Я кинулся к двери.

За дверью скопилась очередь. Первым был мужик из урологии.

— Доктор, можно? Я на девять.

Это был первый пациент на УЗИ простаты. Конечно же, подготовленный — с полным мочевым пузырём.

Я взял себя в руки и сказал ему, что приём задерживается. Мой голос прозвучал неуверенно. Пока я откашливался, возмущённый мужик попытался проникнуть в кабинет.

— Как задерживается? — сказал он. — Я тут, в коридоре, не выдержу. Подтирать за мной будете.

Но я закрыл перед мужиком дверь.

В тусклом глазе трупа промелькнула благодарность.

Я бросился к телефону. По местной линии во всех отделениях мне отвечали только длинные гудки: общая так называемая пятиминутка (которая обычно длилась полчаса или больше) ещё не закончилась, и часть врачей сидела в конференц-зале главного корпуса, а вторая часть принимала смену. Мобильник Мадины Павловны, нашей заведующей, был вообще выключен. Дверь кабинета снова забилась в истерике. Я живо представил себе, что творится снаружи. Наверняка там трое или четверо голодных больных людей, и все они еле-еле добрались на четвёртый этаж. Понятно, что сейчас они меня порвут, и пойдут мои клочки по больничным закоулочкам.

— Я с диабетом! — кто-то кричал, приникнув к замочной скважине. — У меня еда по расписанию!

Я снова бросился обрывать телефон заведующей.

— Какой труп? — послышался наконец в трубке голос Мадины. — У вас что, пациент умер на кушетке?

— На кушетке! — радостно закричал я. — Не у меня! Умер сам по себе, без моего, так сказать, вмешательства.

— Окей, — сказала Мадина. — Подождите, я скоро вернусь с летучки.

— Но я не могу вести приём! — орал я в трубку.

— Почему? — недоумевала начальница.

— Потому что у меня в кабинете! — вопил я. — Лежит! Мёртвый! Человек!

На том конце провода повисло недолгое молчание.