Белая птица

Рассудок ставил мальчика торчком, инстинкт уложил плашмя. Так случается с нами и на суше.

Сережа перестал кашлять. Сережа дышал.

Володя держался на боку в полутора шагах, дробно стуча зубами. Ближе подплыть он опасался. Он не ожидал, что Сережка сойдет с места после того, как сказал: «Я боюсь». И не понимал, почему тот окунулся с головой там, где было по плечи. Володя хотел бы ему помочь… Но хорошо помнил, как Сережка стиснул его с перепугу на «подводном острове». Извиняюсь… лучше не надо. Дураков мало. Охнуть не успеешь — утопит! Кабы он был не стриженый — другой разговор. Сейчас бы его за волосы — и дело в шляпе. А коли стриженый, не лезь. Москва слезам не верит…

Хуже всего было то, что Сережка плыл прочь от мелкого места. Он не мог повернуть ни назад, ни вправо, ни влево.

Вовка уже дважды пробовал достать дно. И уходил в воду с ручками. Тут глубина. А впереди — столько же, сколько позади. Они на середке пруда.

Губы и щеки у Вовки тряслись. На лице застыла болезненная гримаса. Из горла, точно по капле, сочилось плаксивое, бессмысленное: «Гы, гы, гы…»

Жутко было видеть, что делал Сережка. И нельзя отвернуться. Разве он плыл? Он толокся в воде изо всей своей мочи. И полз, точно червяк по пашне.

— Вов-вочка… спаси-и… — молила с берега Маша. А как его спасать?

Сердце у Сережи колотилось в горле. Он хрипел.

— Не на-до так! Не надо-о! — в голос заревел Володя. — Опусти голову, ду-ра! Ложи башку на воду… ухом… ложи!

Сережа не слышал его, не видел, не понимал.

Володя кинулся в Машкину сторону. Нырнул… Дно!

— Плыви сюда! Сюда! Куда же ты прешь? Глухая тетеря… Уто-онешь!

Маша вошла в воду по колени.

— Сереженька-ай!

Ее он услышал. Скосил в сторону Володи вытаращенный дикий взгляд. Узнал его. Шевельнул губами:

— Во…вка…

Володя догадался — стянул с себя трусы и кинул их на воду во всю длину руки. Закричал со злым рыданьем, с покаянными слезами:

— Хватайся! Маленечко еще…

Клюнул Серьга на трусы. Повернул к Володе.

Их разделяли шага три. Трусы медленно тонули в воде, и глаза у Сережки сходились к переносице. Володя взмахивал трусами, чтобы забросить снова подальше, и глаза у Сережки закатывались, лезли из орбит.

Три шага. Сережа тянулся из последних сил. Наконец достал, вцепился в трусы и пошел ко дну.

Володя дернул, протащил его под водой, поднял почти в беспамятстве, подхватил обеими руками под живот и стал трясти.

К счастью, Сережу стошнило. Володя доволок его до берега и положил на спину, на песок. Маша села в изголовье, подсунула ему под затылок ладони — ковшиком. Сердце у Сережи билось так, что было видно, где оно под ребрами.

Но губы его, словно измазанные чернилами, прошелестели:

— Мам-ме… не-е… не-е…

Ну, значит, живой будет!

Когда мама пришла из леса, все трое сидели на прежнем месте, вокруг рюкзака, и на лицах их было написано, что они ничего не знают. Тем временем и трусы подсохли на капитанах. Сильно пекло солнце.

Мама прежде всего подошла к пруду и тщательно умыла лицо. Вытерла его платочком. И села поодаль, боком к ним.

«Ясное дело», — подумал Сережа. Они с Вовкой тоже умывали Машку.

Но едва Сережа об этом подумал, мама резко обернулась, посмотрела на Сережу слегка косящими глазами. И краска отхлынула от ее лихорадочно-пунцовых щек…

Она посмотрела на Володю — он хмыкнул. Повернулась к Маше. Сережа с Вовкой задрожали.

— Теть-Ань… — проговорила Маша беззвучно.

Мама посмотрела на пруд и, слабо вскрикнув, закрыла ладонями лицо.

Все долго-долго молчали.

Анна не чувствовала ног. Ни боли, ни колотья, никаких ощущений ниже колен. Отнялись ноги.

— Тебе жарко? — спросил Сережа, почесывая нос.

— Отвратительно! Безобразно! Гадко… — сказала Анна, растирая ноги от колен до лодыжек.

И Сережа понял, что́ отвратительно, что́ безобразно, что́ гадко.

— Мама! — вскрикнул он, вскакивая на ноги. — Это правда. Но зато… я умею теперь плавать! Хочешь, покажу?

Анна застыла, с содроганьем глядя на пруд.

— Да. Покажи.

— Когда? — спросил Сережа, судорожно глотнув слюну.

— Сейчас, конечно.

— А ты пойдешь со мной?

— Зачем? Мне будет видно и отсюда.

Сережа молчал, глядя на маму с восхищеньем. Молчал и глядел. Потом неторопливо, свободно пошел к воде. С этой минуты он не боялся ни воды, ни ила, ни мели, ни глубины, ничего на свете!

И едва он ступил в воду, Анна тоже почувствовала, что ноги у нее есть, что она может их вытянуть, может встать.

Купались до вечера. Сережа вправду плавал — по-собачьи, навостряя уши…

А на обратном пути к станции Володя внезапно ощутил неловкость — непривычную пустоту за спиной. Он оглянулся. Что такое? Где Виляй Хвост?

Маша шла вплотную за Сережкой, у его правого локтя, как, бывало, ходила за братом.

Ночью Сережа проснулся неизвестно отчего. Вскочил, побежал в смежную комнату, залез к маме под одеяло и долго лежал, не шевелясь, обняв ее руками и ногами. Спросил шепотом:

— Он не будет с нами жить?

— Кто?

«Таинственный незнакомец»…» — грустно подумал Сережа. И вздохнул, вспомнив, как отец обещал: «Не забуду ему этого гвоздя».

Потом поднял голову и увидел, какое у мамы лицо. Взял ее за руку. Сказал страстно:

— Не думай… Я никогда от тебя не уйду. Ты мой милый друг.