Белая. Разговор через стенку больничной палаты

– Антон, – она тронула меня за плечо. Поднесла к лицу блюдечко, оно немного тряслось в ее руке. Я взял кругляшки, засунул их в рот. Подержал на языке. Пусть будет горько, какая разница.

– Запей, – Марианна протягивала мне стакан. Посмотрел на стакан. Взял. Глотнул. – Вот и молодец.

Она подхватила стакан и блюдце и ушла.

22

Стена все такая же шершавая. Я пощупал пальцем. Одним. Затем другим. Третьим. Четвертым. Пятым. Потом опять первым…

Ногу закрепили на кровати с помощью какого- то устройства. Приходила Марианна. Приходила и уходила. Приносила ужин и уносила.

Стемнело. Стены стали серыми. Как всегда.

– Антоша.

Я молчал.

– Антоша.

Как мне все это надоело. Эта больница. Эта стена. Эта розетка. Эта Дылда в больнице за стеной с розеткой.

– Антоша, почитай мне книжку.

Я отвернулся от стены. Рядом с кроватью у меня стояла утка. Она металлически поблескивала. Я отвернулся и от утки тоже, наткнулся взглядом на потолок с унылой лампой. До меня дошло: здесь невозможно отвернуться!

– Антоша! Почитай, – почти капризно прозвучал голос из розетки. – Почитай, почитай, – почему- то весело добавила она. Видимо, в предвкушении. Ну и зря. Ничего читать я не собираюсь, а если она еще хоть раз заикнется…

– Антоша, почитай, пожалуйста, – с трудом, по-детски, выговорила она последнее слово.

Я резко схватил книгу с тумбочки, рванул ее напополам, но она оказалась сильнее. Я рванул еще раз, книга треснула по переплету, выпала часть страниц из середины. Они скатились по простыне и посыпались на пол. Вместе с ними полетел мой лист, который почему-то оказался внутри книги. Мама его туда положила, что ли?

– Антоша, что ты делаешь? – испуганно спросила Дылда, но я не слушал ее. Я потянулся за листом. Он был где-то там, внизу. Я стал ощупывать пол, пытаясь найти среди бумажных листов мой, небумажный. Живой, настоящий листик, за которым исчез папа.

Он торчал из-под одной из страниц. Я взял его пальцами, кусок отвалился, потом еще один. Я взял все три части моего листика. Он высох. Просто высох. Я поднес его к глазам. Одна часть выпала из рук и упала мне на грудь. Перед глазами расплывалось. Что за звуки? Это я всхлипываю?

– Антоша, – донеслось до меня через какую-то мутную дымку. – Не плачь, Антоша, – грустно донеслось.

Я и не плачу. Я зажал остатки моего листа в одной руке, другой вытирал лицо, но это не помогало, оно все равно оставалось мокрым. Лист крошился в моей руке, покалывая ладонь своими сухими краями. Я сжал кулак, и кусочков стало еще больше. Они перемалывались в порошок.

Он так и не пришел.

Я перестал вытирать слезы, и они стали затекать в уши.

– Антоша, – прошептала розетка. – Я люблю тебя. Не плачь.

Я разжал пальцы. Куски листика прилипли к ладони. Я вытер руку о пододеяльник. Зеленые треугольнички не желали отставать от ладони.

– Я люблю тебя, – зачем-то повторила Дылда. Зачем? Я все равно не слушаю этот бред. Как можно любить того, кого не видишь даже?

Я стряхнул с себя остатки книги: они жалко шлепнулись на пол, издав что-то вроде бумажного всплеска, по пути задев мою утку. Ненавижу утку. Ненавижу книгу. Ненавижу больницу.

– Антоша, я люблю тебя, – все повторяла Дылда.

Ненавижу Дылду.

– А я тебя – нет. Я тебя ненавижу, – процедил я.

– Антоша.

– Ненавижу тебя, поняла? – крикнул я. – Дура.

– Антоша…

– Ненавижу! – я стряхнул с себя и одеяло тоже. Мне все стало мешать. – Ты дура! Психичка! Ну и правильно, что он к тебе не приходит, поняла?!

Я хотел, чтобы она спросила, кто не приходит. Она молчала. Я хотел, чтобы она спросила! Почему, черт возьми, она не спрашивает?! Я бы ответил: «Папа! Папа! Папа!» Я бы рассмеялся! «Папа!» Я хотел сделать ей больно!

Я упал с кровати. Нога деревянно стукнулась, я не почувствовал ее, только услышал. Зацепил взглядом слова: «признательно тронула прохладной ладонью щеку Акима», шмякнулся лицом в страницы порванной книги. Странно, но слезы все еще текли. Они намочили буквы. Я шмыгнул носом.

– Антоша, – грустно, тихо сказала Дылда.

Появился еще какой-то звук. Наверное, я слишком громко падал: шаги приближались, и приближались стремительно. Я лежал, как сломанный Буратино, в какой-то неудобной позе, отклячив ногу, лицом в распластанные, порванные мною листы. В голове пронеслось: «Это за мной», – как будто я герой какого-то драматического триллера и сейчас меня схватят. На миг я похолодел. Наблюдал ухом за приближением шагов, затаив дыхание. Не шевелился, затаился, как будто это может помочь. И вдруг услышал другой звук. За стеной нарастал стон. Стон переходил в крик. Дылда. Шаги замешкались у моей двери и, видно, сменили направление. Прозвучало какое-то невнятное бормотание, затем – поворот ключа в двери (не в моей), торопливые шаги за стеной. Крик, громкий, яркий, почему-то не смог перекрыть эти оглушительно тихие звуки, и я расслышал их все.

Мешканье за стеной продолжалось недолго. Не было на этот раз всхлипов «не надо», приглушенных команд «руки ей держи». Только молчаливая борьба. Торопливые шаги двух пар ног по всей комнате, завершившиеся скрипом кровати и поворотом ключа в затихшей двери.