Белая. Разговор через стенку больничной палаты

Что там за книга хоть? Я потянулся к тумбочке. Читать ей не буду, еще чего. Просто посмотрю название. Щелкнул кнопкой на прикроватной лампе. «Сон о белых горах». О белых?! Издевается Татьяна Михайловна, что ли? Недостаточно мне белого в этой комнате? Я наугад открыл: «Мысль и память Акима были четкими. Он все делал, как в больнице: расстелил на столе марлю, прокипятил на печке шприц, осторожно обрезал махонькой круглой пилкой сосок ампулы, всю жидкость, до капелюшечки, вытянул из нее и даже солидно кашлянул: „Ссяс мы сделаем укольчик. Маленько потерпите“. Замешательство получилось – куда его ставить, укольчик-то?»

Больница, укольчик. Лежать в больнице и читать про больницу. Вот еще! Тут еще эта Дылда – просит ей почитать. Вот весело ей будет слушать про уколы, которых она панически боится. Я даже недобро усмехнулся при этой мысли.

– Там про больницу и уколы, – сказал я. – В книге.

Дылда помолчала немного, вздохнула:

– Ладно.

– Что ладно? – не понял я.

– Читай.

– Не собираюсь я читать.

– Не будешь? – уныло переспросила она.

– Нет! Я вообще знаешь что сделаю с этой книгой? – почему-то рассердился я. Нельзя было принести мне книгу про футбол или какую-нибудь фантастику? А то про больницу! И не собираюсь я ничего читать этой розетке!

– Что сделаешь? – испуганно прошептала розетка.

– Выброшу, – я размахнулся и швырнул книгу. Она четко долетела до противоположной стены, ударилась корешком, шмякнулась на пол и затихла там.

– Что ты сделал? – еще более испуганно прошептал голос.

– Кинул об стену.

– Кинул книжку?

– Да.

– Она ударилась?

– Да.

Дылда всхлипнула. Опять начинается. Она всхлипнула еще раз и начала тихонько подстанывать.

– Чего ты ревешь? – нервно спросил я. Еще не хватало, чтобы она опять разоралась. Опять прибегут медсестры, опять суматошные шаги, сдавленные голоса. Опять тихий звук ключа в замке, когда все будет кончено…

Я повернулся к розетке и в самое ее, розеточное, лицо прошипел:

– Замолчи.

Дылда всхлипнула еще два раза.

– Замолчи! – повторил я.

– Книжку жалко. Она ударилась. Ей больно.

Вот дура.

– Ей не больно! Она не живая, – зло сказал я и отвернулся от розетки. Дура.

Книга так и лежала на полу, неудобно распластавшись и примяв страницы. Мне плевать на нее, пусть лежит. Будь моя воля, я бы дальше закинул. В окно мог бы выбросить. Просто вставать ради этого лень. И окно еще открывать. Вот еще. А так – мог.

А нечего мне навязывать книги! Я их не люблю и уж точно не буду читать вслух какую-то дурацкую книгу про больницу какой-то дурацкой больной психичке.

– Она умерла? – спросила та за стеной. Кто умерла? Книга? Даже не собираюсь отвечать на этот бред.

– Она умерла? – повторила Дылда жалобно.

Дура.

– Антоша.

– Да не может она умереть! Это книга – книги не умирают! Они не живые! – вскрикнул я, но тут же осекся и прислушался. Вдруг эти медсестры не только к психичке прибегают с уколами, вдруг ко мне тоже прибегут и будут гоняться за мной тут?

Но ничего не произошло, в коридоре тихо. За стеной тоже стало кристально тихо. Мой крик как будто очистил больницу от всех других звуков.

Я снова взглянул на книгу. Она растянулась на полу во весь свой переплет и лежала обездвиженно. И правда, как мертвая. Я приподнялся на локте и еще некоторое время смотрел на книгу.

Опустил ноги на пол. Холодный. Не стал надевать тапки. Взял костыли и, стараясь ими не брякать, доковылял до стены. Наклонился, поднял книгу. Примятый уголок обложки был немного оборван.

Я забрался в кровать, открыл книгу снова наугад: «– Не спа-ать! Не спа-а-ать!

Содрав лед с ресниц, Эля увидела Акима, опершегося руками о возок. Весь он в снегу, в куржаке, все на нем состылось, шуршало, дыхание рвалось, глаза в мерзлых щелях светились всполошенно, на щеках пятна млечного цвета. Эля никогда не видела обмороженных людей, но все равно испугалась – так, только так, бескровно, чужеродно может выглядеть отмирающее тело».

Прям книга о выживании.

Открыл титульный лист. Там был изображен какой-то дядечка, смотрящий в сторону. И подписано: Виктор Астафьев.

Положил книгу на тумбочку. Примятый край обложки оттопырился. Я пригладил его пальцем, но он не захотел приглаживаться. Я оставил его в покое. Книга разинула свой бумажный рот и так и застыла.

Я посмотрел на розетку. Выпучила на меня свои дырки. Молчит. Мне стало жаль, что я кричал на эту дурочку. И я не про розетку. Я про Дылду.

– Дылда.

Розетка молчала. Книга укоризненно лежала. Даже лампа на потолке, и та висела как-то осуждающе.

– Дылда.

Тихо.

– Дылда.

Снова тихо.

– Дылда, – без особой надежды повторил я. Нужна она мне больно… Уснула там, поди. И я ни при чем. Ну, крикнул, что с того?… Но что-то противное растекалось во мне. Кажется, я был бы рад сейчас, если бы она ответила. Кажется, так.

– Антоша.

– Да, я тут, – я пододвинулся к розетке ближе. От сердца отлегло, я даже улыбнулся. Вот болван.

– А мы?

– Что – мы?

– Мы живые?

– В смысле?

– Книги не живые. А мы – живые?

– Конечно.

– Почему?

– Что – почему? – опять она несет какую-то чушь, которую я не понимаю, и приходится переспрашивать, как будто я тупой.

– Как ты понял, что живой?