Белая. Разговор через стенку больничной палаты

– Ну, мама! В школу, главное, не ходи год, а заниматься – на тебе, пожалуйста. Давай лучше наоборот.

– Я принесла тебе книгу. Татьяна Михайловна сказала, что надо прочитать.

– Вот и прочитай, – буркнул я. А что тут еще сделаешь? Только и остается, что буркнуть.

– Ты. Ты прочитай, Антошка, – улыбнулась мама и выложила из сумки потрепанную книжку в мягкой обложке. Ладно хоть, она не сильно толстая. Не люблю книги. – Прочитаешь, я тебе еще одну принесу.

– Еще чего, – снова буркнул я.

– Я положу ее тебе в тумбочку.

– Да, положи, чтобы шоколадке не было скучно.

– Что за листик? – мама вытащила мой лист из тумбочки. – Давай выброшу, – она начала вставать со стула.

– Не трогай его! – вскрикнул я. Мама непонимающе медленно села обратно. – Это мой лист, пусть лежит. Это нужный лист.

– Понятно, – улыбнулась мама. Хотя ей ведь не было понятно! Зачем так говорят – понятно? Говорили бы правду – непонятно. Мой зеленый лист с немного потемневшими резными краями снова отправился в тумбочку. Теперь там шоколадка, лист и ненужная книга, которую никто не будет читать. Отлично.

– Как у тебя дела?

– Нормально, вот в больнице лежу. А ты как? – съязвил я. А чего она спрашивает, как дела? Полчаса уже сидит со мной тут и вдруг решила спросить, как у меня дела.

– У меня хорошо, спасибо, – рассмеялась мама. – Я имела в виду, как тебе здесь, не сильно скучно?

– Здесь прекрасно! Очень весело!

– Ты сегодня какой-то колючий, я что-то не знаю, как с тобой разговаривать, – мама неловко улыбнулась, и мне стало ее жалко.

– Нормально здесь. Скучно, но нормально. Не волнуйся.

– Все-таки одноместная палата. И поговорить не с кем.

«Ага, не с кем», – подумал я с сарказмом в голосе. Во внутреннем голосе, конечно.

– Да, но это не важно, – сказал я вслух.

– Хоть книгу почитай.

– Не знаю. Не уверен.

– Почитай.

– Посмотрим.

Мама еще посидела со мной немного и ушла. А я остался вместе со своей капельницей.

17

– Антоша, – позвала розетка.

– Да? – привычно ответил я. Надо же, для меня уже привычно разговаривать с розеткой. Хотя я понимаю, конечно, что не с розеткой, через нее просто слышно, но…

– Как дела?

И эта туда же. Слышала наш разговор с мамой, что ли? Запомнила фразу.

– Нормально, – буркнул я. Настроение у меня так и не наладилось. Я лежал лицом в подушку. Луна светила мне в стену привычными квадратами окна. Но я уже налюбовался, и лицо в подушке было наилучшим решением для меня сейчас. В окне не было видно даже привычной единственной звезды.

– Почитай книжку, – шепотом сказал голос за стеной.

Они что, сговорились?

Я промолчал.

– Антоша, – тихо-тихо позвал голос.

Я снова промолчал.

– Почитай книжку, п-пожа… пожалуйста, – она так выговорила это «пожалуйста», как ребенок, который только учится говорить. Которому неловко произносить такое длинное и новое для него слово. Интересно, сколько ей лет?

– Сколько тебе лет? – спросил я. За стеной затихло. Что это, она не знает, сколько ей лет? Или подсчитывает в своем бедном умишке?

– Мне было десять, – неуверенно проговорила Дылда.

– Когда было?

– Не знаю я. Давно. Там был торт.

– Вкусный? – я представил себе торт. Да! Правда, у меня в тумбочке есть шоколадка, но это не то.

– Я не знаю. Я помню свечки. И мама. Она порезала торт.

Я молчал. Пытался представить ее маму, которая режет торт. Не знаю зачем. И у меня не получилось. Я не смог представить ни маму, ни торт. Я вспомнил мечущуюся стриженную макушку, уворачивающуюся от медсестры. Макушка носилась от одной стены к другой, пытаясь убежать в этой замкнутой белой комнате. Пока комната не стала совсем белой и совсем замкнутой.

– А ты ел торт?

– Ел, конечно.

– Вкусно? – я буквально чувствовал, как она наклонилась к розетке с открытым ртом и дышала ей в дырочки, думая о торте. Ужасное, наверное, зрелище. Я передернул плечами и попытался представить лучше торт. Большой, сладкий, со свечами.

– Да. Я люблю «Наполеон» и еще «Сметанный».

– А ты их оба ел? – голос казался восторженным.

– Я много тортов ел. Сто или больше, я не знаю.

– Сто?

– Или больше, – уточнил я. Мне показалось или я сделал это хвастливо? Показалось, наверное.

Я повернулся к розетке и смотрел в нее, как в лицо.

– Еще хороший йогуртный торт, – разговорился я. Представил себе розовую поверхность этого торта – с бисквитами и сливками.

– А расскажи, – с придыханием сказала она.

– Он сладкий, а сверху на нем ягоды выложены. Клубника. Она порезана на дольки и выложена на взбитых сливках.

– А вкусно?

– Да.

– Мне мама торт резала.

– Да, ты говорила.

– Она сказала задуть свечи, и я задула, – Дылда глупо рассмеялась. Что смешного? Задула – и задула. Она еще похихикала немного. Вот дура, подумал я, но промолчал. – Антоша. Почитай мне книжку, п-пожалуйста, – снова попросила она через пару минут, насладившись моим молчанием.

Пристала же ко мне с этой книгой! Мама ее подговорила, что ли? Нет, конечно. Мама и не знает о ее существовании.