Белая тень. Жестокое милосердие

Борозна почувствовал, что у него в груди словно разорвалась горячая пуля. Горело лицо, горела щека, этот огонь на мгновение парализовал его, казалось, в нем самом перегорели какие-то клеммы. Он все понимал, но ничего не делал. Помеха была столь мелка, что даже не верилось, что она может разрушить все то, от чего зависело его счастье. А между тем это было именно так. И от этого Борозну охватили неведомые ему прежде волнение и нервозность. Он бросался то к ключу зажигания, то к мотору, дергал за провода, стучал ключом по агрегатам, но стрелка амперметра упорно падала влево. В отчаянии посмотрел на дорогу, серевшую между лугом и кустами, — там не было видно ни одной машины. Да сюда вообще редко кто заезжал собственной машиной — дорога тяжелая, через пески и глубокие луговые лужи; отдыхающие добирались катером до Десны или автобусом до села, а оттуда пешком. Раз в два дня курсировал институтский «рафик», и тоже только до села.

Борозна посмотрел на часы. Прошло восемнадцать минут. Если бы выехать сейчас — может, и успел бы. Побежал бы в аэропорт, наконец, прорвался бы на летное поле…

Он опять кинулся к мотору. По очереди отключал реле, генератор, весь перепачкался маслом, ободрал руки — найти замыкание не удавалось. Оно было где-то тут, перед ним, под руками, но нащупать его не мог. И уже почти не надеялся. Он почувствовал, как гаснет в нем огонь, как перегорает в холодный пепел даже его волнение. Он еще никогда не ощущал себя таким беспомощным. Что-то тяжелое навалилось ему на душу, подмяло ее, и он не мог найти в себе силы распрямиться, рвануться, просто не куда было распрямляться и рваться. В тот миг он фиксировал одно — бег времени. Время летело куда-то в пропасть, отделяло его от чего-то ясного, светлого, радостного. Так случается в горах обвал, с каждой минутой приближаясь к ногам путника, прижавшегося к стене.

Потом он разъединял и присоединял провода совсем уж наобум.

А под кустами ивняка стоял Гнат и злорадно усмехался в щеточку рыжих усов, которыми прикрывал рассеченную в давней драке губу.

— Тут нигде нет машины? — почти в безнадежности спросил Борозна.

— Нету, — сказал сторож, хотя и видел, как полчаса назад на огороженный штакетником двор соседней турбазы «Рассвет» заехала продуктовая машина. Она сейчас заканчивала разгружаться. — Да и нужно ли так беситься? Барышень теперь по три штуки на рубль.

Борозна ничего не сказал, отъединил клеммы, потому что провод высокого напряжения опять начал дымить, подождал, пока он потухнет, опустил капот, вынул из замка зажигания ключ и запер машину. Он делал все это почти непроизвольно, возился точно так, как возятся на пепелище погорельцы. Только у погорельцев еще есть надежда построить новый дом. Сразу после пожара они не живут ею, но она живет в них.

Он вошел в палатку и лег на кровать. Он больше не мог ни волноваться, ни переживать, на мгновение ему даже показалось, что он лежит на дне глубокой пропасти, из которой уже никогда не выбраться. В палатке стояла горячая духота — он не поднял боковых стенок — духоту ощущал, но не мог понять, что ему мешает.

Так лежал с полчаса. Его никто не беспокоил, его мало знали в институте, а из их отдела и вовсе никто сейчас в «Бережке» не отдыхал, хотя возле палатки часто шелестел песок и звучали голоса — тут пролегала центральная дорожка к воде. Он фиксировал голоса, фиксировал стрекот моторок на реке, но как-то так, словно это не касалось его совсем. Это было похоже на то, словно бы человек слышит звук кинофильма, а изображения на экране не видит.

Внезапно Борозна подумал, что его будто что-то преследует. Словно зажимает в тиски и отодвигает от всего, к чему он порывается. С этой мыслью снова вернулась боль и острое переживание того, что происходило в аэропорту. Он видел, как вышла из автобуса Неля, как она осматривалась, разыскивая его, как пошла потом к аэровокзалу и еще постояла на ступеньках, смотрела по сторонам. Ее все сильнее и сильнее охватывало разочарование, наконец она пожала плечами и вошла в вокзал.

У Борозны были крепкие нервы, но и он не мог докрутить в мыслях эту ленту до конца. Подойдя к разгадке, что сейчас может думать о нем Неля, почувствовал, как его словно бы что-то кольнуло изнутри, и сел на кровати. Его мысль снова работала ясно, хотя он и продолжал чувствовать, что она мучительно сжимается и бежит от тех картин, что рисует воображение. Неля, наверное, уже в самолете. И очень плохо думает о нем. Но что бы там она ни думала, он должен ее найти. И объяснить все. Если она поверила ему в том самом нелепом и обидном, то поверит и в эту случайность. Хотя и тяжело пережила этот его невольный обман. А не поверит… Так или иначе, а он должен увидеть ее. К черту «Бережок». К черту все. Ничего не потеряно. Он не умер и не заболел неизлечимо. Он сегодня же поедет в институт, к Нелиным подругам, к Нелиным родителям, узнает, где она отдыхает. И поедет к ней. Да, впереди у него немало треволнений, долгие километры дорог и тяжелые последние метры недоверия, но он пройдет их чего бы это ему ни стоило.