Глава тринадцатая
До конца летних каникул, когда Ирина Михайловна должна была начать работать в школе, а Маринка учиться (Андрею дали в институте на год академический отпуск), оставалось две недели, и Марченки решили использовать хоть их и все вместе выехали в Соколовку. Наверное, это была лучшая поездка в их жизни. И не только для детей, для Ирины Михайловны, но и для Дмитрия Ивановича…
Он только теперь по-настоящему почувствовал, как страшно устал, и наслаждался каждым часом отдыха. Позади остались институтские заботы и неприятности, хирургическое отделение больницы, суд, — он думал о них как об огромной, оставленной где-то позади тяжести. Еще болит спина, еще дрожат ноги, но груз уже на горе. Суд состоялся три дня назад. Это были не только хлопотные, но и неприятные дни. Особенно встречами с родственниками подсудимых, которые прямо-таки не давали ему шагу ступить. Дмитрий Иванович в эти дни понял, как мягка и отходчива человеческая душа. Когда он сидел у кровати сына, когда ловил хулигана, он был готов собственноручно привести в исполнение самый суровый приговор. А вот прошло время, и он отмяк, и уже ему и впрямь было жаль тех матерей и отцов, и молодчики, сидевшие на скамье подсудимых, уже не казались лютыми бандюгами, а обыкновенными, хоть несколько и распущенными парнями. Он не требовал сурового наказания, не спорил с адвокатами. Все трое получили по полтора года заключения.
Об этом Дмитрий Иванович больше не думал. Старался не думать даже о работе, хотя последнее посещение Борозны забыть не мог. Где-то он здесь, неподалеку, в «Бережке», загорает и удит рыбу.
Жаль, что им не придется поработать вместе. Конечно, Борозна бы попортил ему немало нервов, но и сделали бы они вдвоем много.
Марченко загорал, купался, ходил в лес и на луг. К нему даже вернулось желание ловить рыбу. Оно не было таким неутолимым, как прежде, но все же почти каждое утро он встречал на реке.
А сегодня даже решил попытать счастья на ночной рыбалке. Он пошел на яму, где когда-то поймал сома и где, как говорили местные рыбаки, сомы водились. С вечера накопал червей — выбирал крупных и живучих, они извивались как змеи, — наладил две закидушки, удочку (не поймает ночью сома, наловит утром мелочи), наварил каши. Ластилась, просилась с ним Маринка, но он ее не взял.
Дмитрий Иванович надеялся наловить рыбы. И не столько для того, чтобы утолить рыбацкую жажду, сколько удивить семью, сделать ей сюрприз. Чтобы сварить на берегу настоящую рыбацкую двойную, а то и тройную уху и пригласить на нее деда Олексу и бабку Варвару — хозяев. К ухе у него была припасена бутылка «Старокиевской», а для детей — лимонад и медок. Завтра у него — день рождения, он думал, что в хлопотах, в переезде все забыли об этом, и он не напомнит тоже, но такой сюрприз для них сделает. Нет ничего лучше, как делать кому-то приятное в свой день рождения.
Вечерело, когда Дмитрий Иванович добрался до ямы на лугу. Давно уже были скошены здесь травы, рыбаки и охотники повытоптали берега озерец, суше, печальнее шумели камыши и осока, но тишина и сейчас стояла такая же глубокая и так же господствовало над лугом безмолвное волшебство вечного покоя, вечного обновления. Сейчас луг засыпал. Дремал на высоком стогу посреди луга коршун, приглушенно, по-вечернему попискивали кулички на песчаной косе на том берегу, низко над водой просвистела стайка чирят — спешили на ночной промысел.
Дмитрии Иванович наживил обе закидушки и забросил в темную движущуюся глубину, а сам взобрался на кручу, и сел отдохнуть. Он старался погрузиться в тишину, но не мог. Ему мешали писк и чириканье стрижей. Их тут было множество, стрижей, или, как их еще называют, юрков, серпокрыльцев, — в его же селе их называли ласточками, как и настоящих ласточек. Они гнездились в круче, дыры-гнезда были выдолблены так густо, что круча походила на пчелиные соты. Быстрокрылые птицы летали над самой водой, они перегоняли друг друга, поворачивали назад, взлетали отвесно вверх — жили своей, непонятной людям жизнью. Там, наверное, были свои трагедии и свои радости, что-то же вынуждало одни черно-белые комочки летать свободнее, быстрее, выше, другие летать малыми кругами, а были и такие, что молчаливо сидели на кочках под кручей.