Белая валькирия

– Вот! Вот вам и приветствуют.

– Но Ранельсон не из нашего города, ваше благородие. И насколько я знаю, еврейская община готовит депутатов для разговора с новой властью. С вами, ваше благородие.

– Хорошо. Посмотрим, что они скажут. Но нужно все равно составить список евреев, которые сочувствовали большевикам. Наверняка такие имеются.

– А что с ними будет, ваше благородие?

– Расстрел.

– Но я бы лично не хотел…

– Господин писарь! Я не спрашиваю вас о ваших желаниях. Я не прошу вас лично никого расстреливать и арестовывать. Ваша задача составить список!

– И отказаться от этой работы никак нельзя?

– Вы все правильно поняли, господа писари. Расстрельный список за вами. И еще!

– Еще?

– Список богатых евреев. Армия нуждается в средствах. А у евреев они есть. И наша задача заставить евреев помочь армии. За дело, господа!

***

Поручик Лабунский разговаривал с пленными красноармейцами, по поручению Аникеева. У того не хватало офицеров для этой работы.

– Нужно записывать фамилии, имена, отчества и где они служили в русской армии (если служили). Как были призваны в Красную армию. Где воевали. Особенно меня интересуют бывшие офицеры.

– Для этой работы сойдет любой грамотный мальчишка, штаб-ротмистр.

– А вот и нет, поручик. Мне нужен на этой работе тот, кто сам был на войне. Мне нужен человек, знающий какие полки русской армии, где сражались на германской. Так мы сможем сразу выявить тех, кто врет. Давайте спросим вот этого! Солдат!

Пленный подошел.

– Фамилия?

– Худяков, ваше благородие. Рядовой Худяков.

– Фронтовик?

– Так точно. Ваше благородие. 38-й пехотный полк, 3-й дивизии, юго-западного фронта.

– Командир полка?

– Полковник Тихонов, ваше благородие. В Красную Армию попал по мобилизации.

Аникеев посмотрел на Лабунского:

– Что скажете?

– Я слышал про 38-й полк. Но никогда не сражался с ними рядом. Фамилии командира полка не знаю, штаб-ротмистр.

– Наверняка здесь есть и те, кто был на вашем участке фронте в германскую. Так что работайте, поручик…

***

С развитием наступления к центру России изменились условия борьбы: обширность театра, рост сил Добровольческой армии, ослабление сопротивления со стороны противника, ослабление жестокости в отношении пленных добровольцев, необходимость пополнять редеющие офицерские ряды, – изменили и отношение. Расстрелы становились редкими и распространялись лишь на командиров-коммунистов.

Лабунский пропустил десяток командиров Красной армии. Почти все они были офицерами или унтерами в царской армии. Но один не вписался в общий список

– Ваша фамилия? – спросил поручик.

– Назаров, Степан Иванович.

– Вы командир Красной Армии?

– Командовал ротой.

– Воевали на германской?

– Воевал.

– Где?

– Румынский фронт 87-й линейный полк.

– Звание?

– Рядовой. К 1917 году был представлен в унтер-офицеры. Но не случилось. В начале 1918 года закончил командирские курсы Красной Армии в Москве.

– Значит вы офицер новой формации, господин Назаров?

– Получается, что так, господин поручик.

– Большевик?

– Да с 1917 года.

– Могли бы соврать, Назаров, – сказал Лабунский. – Этим вы подписываете себе смертный приговор.

– Все равно вы про это узнаете. Мои же сослуживцы и покажут на меня. Не хочу юлить. Что будет, то будет.

– Я противник расстрелов пленных, Назаров. Но я лишь составляю анкеты и списки. Решать станут другие. Потому я запишу вас в другой список.

Лабунский подвинул к себе лист с фамилиями рядовых другого полка, дабы отправить Назарова подальше от тех, кто его знал и мог предать.

– Теперь вы рядовой пехотного полка Назаров. С этим списком долго никто разбираться не станет. Дадут погоны и кокарды и на фронт.

– А если я перебегу на сторону красных?

– Примерно 10% наших пленных перебегают обратно к красным, – спокойно ответил поручик…

***

Лабунский переписал человек сто, когда к нему явился посетитель. Солдат конвоя сказал, что это еврей.

– Какой еврей? – не понял Лабунский солдата.

– Дак разве я знаю. Он сказал, что вы его давний знакомый.

– Я?

– Он так сказал, господин поручик.

– Как его фамилия?

– Голдман!

– Голдман? Но я не знаю никакого Голдмана.

–Знаете. Господин офицер. Как же вам не знать старого Голдмана?

Еврей в черном пиджаке и шляпе протиснулся в комнату из-за спины солдата. Тот пробовал его остановить, но Лабунский отдал приказ оставить все как есть.

– Пусть войдет! Мне кажется, что я его где-то видел.

– А как же, господин офицер. Вы видели старого Голдман в трюмэ в Екатеринодаре, где мы с вами сидели в одной камэре. Старый еврэй тогда кое-что вам рассказал, молодой человек9.

Поручик вспомнил его.

– Ах, это вы, мсье Голдман! Тот еврей, у которого есть три дочери?

– Он самый, господин офицер. Он самый. Старый Голдман действительно имеет трех дочерей. А что такое для бедного еврэя иметь дочерей в такое врэмя?

– Так вам таки удалось тогда выйти из ЧК, мсье Голдман?

– Удалось. Но ваше предсказание сбылось, молодой человек.

– А что я вам предсказал?

– Запамятовали? Так Голдман вам напомнит. Вы сказали, что и при белых еврэям не будет хорошо. И так и случилось.

– Но как вы попали в этот городок?

– Мне пришлось снова податься в город, где есть красные.