Бельгийский лабиринт

В деятельность федерального парламента закралась какая-то фальшь. Я не имею в виду двуязычие или гомон дебатов — совсем напротив! Демократия должна производить шум, только диктатуры бесшумны, и я с удовольствием слушал, когда еще сидел на трибуне для прессы, как франкофоны аргументировали свои выступления так, будто каждый из них ежедневно прогуливался по Парижу. Фламандцы, читающие «НРС» или «Фрей Недерланд», никак не давали им это почувствовать. Мне нравилось видеть, как они внимательно прислушиваются к синхронному переводу цитат из Элсхота или Мультатули, не всегда улавливая их глубокий смысл. Так, они напрягают свои мозги в поисках французского эквивалента в пику модному словечку.

Я уже говорил, что валлонский избиратель никогда не может голосовать против фламандского политика, а фламандский — против валлонского министра. Но парламент в целом должен голосовать о доверии правительству страны. Франкоязычный депутат Палаты может спокойно голосовать против фламандского министра, но фламандский избиратель не может больше требовать санкций против франкоязычного депутата. И наоборот. Я уже указывал, что в нашем федеральном парламенте заседают рядышком два парламента, которым надлежит вместе контролировать одно и то же правительство. Это фальшь номер один.

Прошло то время, когда большинство получало патент на правоту, а оппозиция — патент на неправоту. Уже случалось так, что люди из большинства аплодируют речам оппозиции, и наоборот. Заметим попутно, что крупные партии настолько обветшали, что большинство чаще, чем прежде, нуждается в оппозиции. В 2011 году «министерство текущих дел» (то есть такое, которое увязает в делах, пока страна ждет формирования нового правительства) послало Бельгию воевать в Ливии. Втягивание в войну никак не назовешь текущим делом. Это не просто рутина. Но парламент одобрил (при одном голосе против) участие Бельгии в этой враждебной акции.

Слишком часто бельгийское правительство (то есть и фламандское, и валлонское) состоит только в стремлении быть правым. Мне думается, что политика появилась из противоречия между «стремлением быть правым» и «обладанием правотой». С последним у нас всегда большие трудности. Мое представление от демократии такое: часть правоты держит в своих руках большинство, а другая ее часть находится в руках оппозиции. До многих бельгийских политиков это никак не доходит, но, к счастью, из этого бывает все больше исключений. Это фальшь номер два.

Во власти у нас слишком мало перемен. В ХХ веке одна только католическая партия заседала в правительстве не менее 94 раз. С Первой мировой войны она делила власть попеременно то с либералами, то с социалистами, один раз с теми и другими, но, собственно, смена большинства и оппозиции происходила у других, а не у католиков. Отсюда выходит, что у нас в Бельгии сложился чертовски односторонний взгляд на политическую правоту. Это фальшь номер три.

Или это была фальшь номер три. Даже католическое превосходство, которое в Бельгии почиталось как закон природы, было упразднено избирателями в 1999 году. Это был год, когда разразился так называемый диоксиновый скандал. Здравоохранение умалчивало, что в сферу питания просочился диоксин, но все вышло наружу. Катастрофическими были последствия для экспорта мяса, но еще более катастрофическими — для христианских демократов. Во время выборов они потеряли по всей стране девять мест. «Зеленые» ликовали. Впервые с 1958 года христианские демократы не вошли в правительство. Коалиция состояла из либералов, социалистов и «зеленых». В общем, она была «фиолетово-зеленой». На следующих выборах (2003) избиратели отвергли «зеленых», но «фиолетовые» продержались до 2007 года. Тем временем христианские демократы на местах снова пробились к кормушкам власти. В 2007 году они вновь выиграли федеральные выборы. Их верховод Ив Летерм привлек на свою сторону 800 тысяч голосов и только на севере страны с величайшим трудом, спустя месяцы разговоров и уговоров сумел сколотить хлипкую коалицию. Во время своей кампании он без остановки толковал о благом государственном управлении и пяти минутах политической воли, необходимых, чтобы разрешить щекотливую проблему «Брюссель — Халле — Вилворде» (БХВ). И что же досталось Бельгии: никакого благого управления и долгие годы канители без всякой видимости решения этой наскучившей проблемы из трех букв.

Некоторое время сохранялось впечатление, что бельгийская политическая система обрела стабильность. В Палате лишь конструктивный вотум недоверия мог свалить правительство, то есть альтернативное большинство членов Палаты должно было сейчас же предложить кандидатуру нового премьер-министра. Теперь нельзя было отправить правительство по домам после кивков нескольких депутатов, которые просто не выспались. Бюргеры порадовались этому как всенародной благодати, но немного погодя выяснилось, что политические нравы были глупее упований.