Белое дело в России, 1920–1922 гг.

Наравне с Самодержавием «огромную роль в создании России» играло Православие, «важное не только как религия, объединяющая народ в одном религиозном мировоззрении, дающая всем общий идеал добра и правды, стремления к божеству, но и как главное основание духовной культуры славянства». Однако к началу ХХ столетия неограниченное самодержавное правление уже не могло выразить всех потребностей государства и общества. Система управления стала приобретать «уродливые формы», из которых наиболее опасным становился бюрократический «карьеризм», «подточивший великое государство»: «Крупные и ответственные места занимали люди не по способностям, а по связям, знакомствам или родству. На почве карьеризма выросла «Распутица» и та вакханалия частых министерских смен, при которой вопросы первостепенной государственной важности смешивались с личными и семейными и зависели от каприза». Важнейший аграрно-крестьянский вопрос так и не был разрешен. Реформа 1861 г. сделала крестьянина «свободным, но не полным собственником». «Осталось общинное хозяйство при крайне недостаточном и неравномерном распределении земель, остались старые счеты и недоразумения с барином, а главное, осталось старое вековое невежество, зверские инстинкты, раньше сдерживаемые сильной рукой, а ныне (в условиях революции. – В.Ц.) предоставленные свободному проявлению». Именно поэтому столь насущными становились реформы П. А. Столыпина: «Необходимо было самое широкое всеобщее обязательное обучение и непрерывные реформы в земельных отношениях для создания миллионов крестьян-собственников».

Реформы запоздали, бюрократические традиции укоренялись, но «все же среди служилого правительственного класса, широких масс интеллигенции и простого люда были честные, любящие свою Родину люди, которые… жертвовали личными интересами на благо Отечества. Были у нас честные министры и генералы, которые возвышали свой голос, предостерегали, жертвуя своей карьерой, была проявлена доблесть, патриотизм со стороны интеллигенции, умевшей умирать на войне впереди, а также наших солдат, оказавших великие подвиги в первые два года войны. Дурные, низкие инстинкты как бы временно стушевались перед чувством единения, которое возбуждает всякая война. Здесь, видимо, действовали незаметно остатки старых государственных устоев, привычка забывать личные интересы перед общей опасностью». Но «все эти остатки старой государственной доблести как-то быстро совершенно исчезли после революции. Самые крупные ошибки и преступления старого правительства бледнеют и стушевываются перед теми преступлениями, которые сознательно или бессознательно совершили деятели нашей революции».

Преодоление «последствий революции» предполагало продолжение реформ, начавшихся перед Первой мировой войной. Прежде всего – это установление политического строя, обоснование которому Патронов видел в «европейском опыте»: «Мы – европейское государство и потому должны пройти те же этапы государственности, какие переживала Западная Европа. Мы уже вошли в полосу конституционной монархии. Конституционная жизнь должна была развиваться. Она и развивалась, когда была прервана неожиданно подземной работой темных сил. Необходимо, значит, вернуться к восстановлению государства в виде конституционной монархии. Почему монархии, а не республики? Какой-то ученый сказал, что сущность монархии заключается в недостатке воображения у масс, которые не могут понимать иначе государства, как с одним лицом во главе. Республика с президентом основывается на той же психологии. Даже наша Совдепия олицетворяется Троцким. В Англии существует мнение, что монарх нужен, как лицо, олицетворяющее государство, стоящее выше партий, и для того, дабы на это место не было незаконных претендентов… Если мы примем еще во внимание психологию нашего народа, который в течение столетий почитал царскую власть и теперь на кровавом опыте убедился, что без царя невозможно, то этих доказательств будет вполне достаточно». Прежняя партийная жизнь становилась уже не соответствующей будущему политическому устройству: «Современную политику нельзя основывать на партийных началах. Прежних политических партий уже нет, и начинается новая перегруппировка».

Принципиально важным был вопрос о форме будущей монархии: «Мы имеем в виду, конечно, не прежнюю монархию, которая хотя и создала величие России, но в конце XIX века уже вела к ее упадку, ибо упорно отказывалась принять новые прогрессивные формы. Возврата к старому быть не может. Нельзя повернуть вспять колесо истории; да и бессмысленно было бы создавать условия, которые подготовили нашу революцию. На обломках прежней Империи должны быть созданы новые формы жизни, новые для нас, но старые как мир. Для нас, монархистов, идеалом является Английская монархия. Но пересадить ее сразу на русскую почву нельзя; для этого нужно сделаться англичанами. Такого идеала мы можем достигнуть постепенно, не ранее ста лет политического опыта и воспитания новых поколений. Все же нужно приступить к осуществлению ее».