Белое Пламя

— Вы говорите на языке марбеллов?

Она покивала головой, затем, похлопав себя по груди, прислонила указательный палец к губам. Дэйн предположил, что Айла выполняла верадский обет, требующий полного молчания на какое-то время.

За окнами на городских дорожках голосов бегающей детворы становилось всё меньше, а птиц, что выходят напевать горожанам во время заката — больше. Торговцы закрывали лавки и вместе с потоком других жителей города возвращались в свои дома, где их ждали семьи. Стоявший на городской стене молодой стражник, облокотился о парапет и с грустью наблюдал за вечерней картиной города, рисовавшейся красками увядающего тепла. Дуновения приятного ветра теперь шли со стороны Синих гор, принося с собой амбре редких цветов. Казалось, что в этот миг всё преобразовывается, и город обретает своё истинное обличие, не знающее и не ведающее о пороке, что витает посреди людей, о насилии, которое никогда не рождалось. Здесь все счастливы, и время умеет останавливаться. Дэйн любил такие мгновения, он знал, что эта панорама умеет быстро рассеиваться, а потому старался насладиться ею как можно больше, подобно тому, как его сестра наслаждается падающими звёздами под покровом ночи.

Окончив трапезу, которую для него великодушно устроила хозяйка дома, Дэйн, поблагодарив, поднялся наверх и подошёл к своей комнате. Открыв дверь, он увидел кровать, устеленную овечьими шкурами. На единственном подоконнике в глиняных сосудах росли побеги лимонника, а на стене висело полотно с вышитым пейзажем реки, устремившейся в низину, покрытую лесами. Притоки Даршоры, подумал он. Вдоль великой реки всегда произрастали удивительные травы, способные излечивать разные недуги. Меч с ножнами положил он под кровать, его одежды остались скамье. Когда Дэйн прилёг на кровать, то посмотрел на полотно и перед тем, как закрыть глаза, подумал, что Айла раньше гуляла вдоль этой реки. Когда-то ему тоже хотелось там побывать. В молодые годы, когда болезнь победила его.

Во сне он видел образы. Много образов. Какие-то проплывали медленно, подобно облакам, другие же — пробегали, не оставляя возможности нагнать их, словно время.

— Бетани пропала! Бетани! Её нет! — разносились эхом голоса женщин и мужчин, наполненных горестью и страхом. — Смилуйся, милостивый Создатель, и помоги нам преодолеть всепожирающую скорбь…

Видение перенесло его в другое место, где небо пугало желтизной, а под ногами проносилась алая река.

— Крики и стоны из уст любящих омывают душу, подобно ливню очищающему тело от пыли.

— Она не вернётся; из-за наших измазанных кровью рук сия беда.

Седовласый, лысеющий мужчина восседал на троне, но не как гордый правитель, а как провинившийся паж, то и дело, закрывая лицо ладонями, не веря в утрату.

— Кто мог это сделать?! Может, ты, шут, ответишь мне?! И что ты взором своим, наполненным осуждением, пронзаешь меня, как недруги прокалывают своими когтями чрево плачущей Родины… Не смотри на меня! Пошел прочь! Вон! Вон… Велерад?.. Это снова ты?.. Нет! Велерад! Прости меня…

Раненый юноша в сером одеянии, мучаясь от боли, прижался к гранитной ладони Отца-Создателя посреди фонтана.

Возникший позади искаженный голос был неумолим:

— Как это мило, мальчик, и ради этого ты отправился в путешествие? — сказала женщина, когда он свалился с ног и погрузился в кровавую воду.

Картина полностью поменялась и перенесла Дэйна подальше, где одинокая девушка блуждала по полям, усеянными пшеницей, и частенько улыбалась, словно окружающий мир радовал её.

— Незнакомец, что отыскал меня на задворках времени — разве это случайность? — спросила она радостно у Дэйна.. — Почему ты не пришел раньше?

Маленький курносый нос, высоко расположенные плотные губы на конопатом лице девушки давали красоту, выделяющуюся даже во сне. Веснушки расстилались по её лицу подобно звездам. Жёлтые тона притягивали их друг к другу, отбрасывая тернии юдоли земной.

Он пытался заговорить, но это было не так просто; слова не желали выходить.