Белое Пламя

На белое платье спадали темные, как смоль, волосы. Их недавно вымыли и подстригли.

— Я тут подумал… У нас мог бы быть ребёнок. Я смогу обойти запрет, орден не посмеет мне что-либо сделать. — Он надеялся, что последние слова заставят её заговорить, внесут жизнь в хрупкое, тлеющее тело. Вернут прежнюю жену.

Лишь холодное молчание ветром потрепало его волосы.

Опустив голову, Дэйн вышел прочь из комнаты, пожалев, что начал разговор.

Он не рассказал ей, что было дальше в том сне. Какое было продолжение. Как счастливая картина оказалась в итоге ужасом. Ему часто снятся кошмары, но не такие, от которых просыпаешься посреди ночи и пытаешься изо всех сил не уснуть, лишь бы не возвращаться.

Спустившись и пройдя в прихожую, он приблизился к крупному зеркалу, висевшему рядом с дверью.

— И как?

— Также. А ты ожидала чуда?

— Ты редко покидаешь дом, вот, и подумала…

— Не будем о ней говорить. Хотя бы сейчас.

В отражении на него смотрели уставшие глаза, не имевшие цвета. Но Дэйн помнил их ещё зеленоватыми.

— Они успокаивают тебя?

— А?

— Зеркала. Их так много в доме.

Сестра приблизилась к нему и тоже поглядела в отражение.

— Может быть.

— Многие боятся суеверий.

— Сами себе усложняют жизнь.

Обняв Катарину и попрощавшись, он отправился в путь.

Погода была тёплой, и приветливый ветер заботливо дул в спину, мягко развевая волосы; он как бы нашёптывал, что сегодняшний день не стоило окунать во мрак, но Дэйн решил начать путь с нерадостного — навестить могилу недавно почившего знакомого. Хорошего товарища, с которым он через многое прошёл.

Он слышал, что Дориан последние месяцы был немощен, не мог говорить и практически не ел. Сильный муж в расцвете сил, всю жизнь работавший руками, за короткое время уподобился старцу. Так говорила его вдова, которую Дэйн неудачно пытался тогда утешить. Она злилась на него, презирала и плевалась; за то, что он не приехал, когда Дориан звал его, когда ему нужна была помощь давнего приятеля по ордену. Быть может, что-нибудь изменилось бы, будь Дэйн рядом?

Десять лет отдал ордену Белого Пламени, и не кровью врагов прокладывал будущее организации, а строительством. Знал своё дело, любил, на рожон не лез. Дэйн уважал его и тем не менее не приехал.

Не приехал, когда тот звал.

Но зато сейчас он разглядывает небольшую насыпь, уже поросшую ростками магнолии. И шаткий заборчик из веток берёзы, обвязанный верёвкой, что пропиталась слезами вдовы, рухнет при сильном порыве. Она строила его в одиночестве.

Может быть, и не стоило так начинать путешествие. Многие бы не стали, все боялись суеверий, а время непростое. То, что Дэйн хотел оставить на могиле сперва, он всё же оставил дома у умершего — потому что украдут. Вот здесь уже суеверия не действуют. Его жене это бы тоже пригодилось в трудный день, как и та сумма, которую Дэйн также оставил в мешочке.

Он ещё какое-то время постоял и затем отправился дальше.

Ночи, спокойные и теплые, одаривали безобидными сновидениями, в которых порой хотелось задержаться. Давно Дэйн не зажигал костры под взором появляющихся звезд. «Надеюсь, это ненадолго, Катя. Скоро вернусь», — сказал он в сумерках, и его лошадь, привязанная к склонившейся ели, ответила ему фырканьем. Прошло всего три дня, а Дэйн уже заскучал по сестре. Ее бодрость и жизнерадостность всегда успокаивали его.

Встречавшиеся Дэйну добросовестные путники советовали ему идти только по просёлочным дорожкам, ни в коем случае не сокращая себе путь через леса и прилегающие к ним поля из-за злобных призраков, желающих напакостить живым. Он послушался их доброго совета, но не из-за боязни каких-то небылиц, а из-за непроходимой болотистой местности, перед которой любая нечистая сила покажется не такой уж и угрозой. Но даже ей было далеко до той невзгоды, что на крыльях спускается с пришествием тепла. Жужжание возрастало, и Дэйн выругался. Сильно ударил по щеке, раздавив очередного комара. Больно много их стало. Поселок уже скоро, но Дэйн не собирался терпеть надоедливых спутников.

Он слез с лошади, и, когда прошел дальше в лес, в глаза ему бросились красные ростки гвоздики, верхушки которых Дэйн принялся отрывать. Он услышал смех.

Голоса грубые, недружелюбные, доносились со стороны просёлочной дороги. Они увидели кобылицу, кто бы это ни был, их внимание привлекла она. Дэйн сейчас испытывал чувство, сродное появляющемуся ощущению перед неминуемой дракой. Он взялся за рукоятку меча и поднялся на ноги. Выйдя на дорогу, Дэйн заставил группу людей резко остановиться, посеяв среди них волнение, но ненадолго.

— Чьих будешь, богатый? — задал вопрос самый молодой из четверки, выражение лица которого содержало в себе столько наглости, что Дэйну захотелось видеть его лежачим на земле. Оборванцы, местные деревенские, любящие пограбить; все грязные, и ещё воняло от них гнилью. Даже комары куда-то пропали. Почти все в руках держали дубинки.

— Не твоё дело, — отрезал Дэйн, не сводя с него взгляда. Вверх дерзости было со стороны крестьянина так заговорить с духовным лицом ордена.