Читаем Беломорье полностью

Перед Двинским лежало пять писем Александра Ивановича. Штемпеля Архангельска и Петербурга показывали, где скупщик побывал за это время. Письма были лаконичны — ни одной лишней фразы, ни одного ненужного слова. Даже в столице, занятый хлопотами, Александр Иванович по-хозяйски заботился, чтобы Двинской не забыл о карте промыслов, поторопил бы псаломщика закончить модель судна норвежского тина и выражал надежду, что к его приезду показатели промыслов будут дополнены данными, полученными от рядовых рыбаков. «Заботливый хозяин, — усмехнулся Двинской, — даже в столице не забывает, что за каждый день платит мне по рублю».

На столе лежала порядком надоевшая карта, где в кружках разной величины были обозначены цифры улова на тонях в той или иной местности. Недавняя поездка очень пригодилась для уточнения показателей.

На следующий день Александр Иванович застал Двинского за исправлением этих показателей.

— Знаю, знаю, что были больны, — пожимая руку, заговорил он. — Урядник донес об этом по начальству, поэтому печальная новость дошла и до меня. Пришлось разориться на целковый, телеграфируя подробную инструкцию врачу… Кстати, хочу вас обрадовать, возвращаюсь из Петербурга! Съезд разрешен на осень этого года. Прибудут представители заинтересованных министерств. Словом, будет все, что полагается настоящему съезду… Ну, ждите меня вечерком в музее!

Зайдя вечером в музей, Александр Иванович поставил на стол бутылку заграничного коньяку и две серебряные рюмочки, высокие и узенькие, как пальчики. В дорожном бауле скупщика всегда было, по его мнению, все необходимое для приятной беседы. Изредка пригубливая рюмку, Александр

Иванович внимательно слушал рассказ Двинского о поездке и быстро просматривал подаваемые ему листки записей с произведенными подсчетами. Затем он встал и подошел к почти законченной карте.

— Тезка, сегодня же скопируйте на восковку карту, — сухо проговорил он, видимо, думая о чем-то очень важном для себя. — Захвачу с собой, есть о чем поразмыслить.

Двинской наблюдал, как бегали глаза скупщика по карте, нет-нет да и прищуриваясь, когда надо было разобрать ту или иную цифру.

— Великое дело — карта, — задумчиво произнес Александр Иванович. — Стоишь на одном месте и в одно мгновение ока перелетаешь с Баренцева моря на Онежскую губу, из Архангельска — на Рыбачий полуостров. Хоть ваша поездка и обошлась мне в копеечку, но она этих денег вполне стоит! А карту сегодня же скопируйте!

Когда Двинской засел за копирование карты, Александр Иванович стал рассказывать о своей поездке в Петербург. Случилось, что тем же поездом возвращался с Урала в собственном салон-вагоне великий воротила Путилов. Главный инженер «Путиловца» провел Александра Ивановича к своему хозяину. После продолжительной беседы об ухтинской нефти Путилов пригласил его на очередной «четверг».

— Нефти он алчет! «Продамет», где властвует Путилов, попал в тиски, «Продуголь» в руках иностранцев, а металлургия, как известно, крепко зависит от Донецкого бассейна. Теперь даже южные дороги перешли на нефтяное топливо, но ведь и кавказская нефть тоже синдицировалась! А на зырянскую Ухту мелкое жулье уже успело понахватать заявки. Понабило свои заявочные столбы и, затратив на это рубли, мечтает о миллионных прибылях, предлагая и Нобелю и Путилову приобрести за сотни тысяч участки — дикий лес, где стоят четыре заявочных столба. Мне предлагали стать кем-то вроде приказчика, соблазняя будущими акциями… Да, знаете, тезка, я другого мнения — «хоть щей горшок, да сам большой!» Лучше здесь на Воронке за своим делом кружиться, чем быть путиловским холуем. А богато он живет! Путиловский особняк не уступает по великолепию царским дворцам.

— Зависть взяла?

Александр Иванович долго не отвечал, раскуривая потухающую сигару.

— Пожалуй. Побыл я среди воротил всероссийского масштаба и понял — кто я, и кто они!

Вы — акула, а они — киты.

— Вы комплиментщик! Сравнить меня с Путиловым, так я не акула, а самая крохотная наживка. А вот Путилов — действительно кит! Да только кит сельдью питается, а Путилов, незаметно для себя, любую акулу проглотит. Десятки банков сливаются в один, десятки предприятий превращаются в синдикат, а Путилов хозяйничает и там и тут. Понимаете, что делается в промышленности: вчера вы были богачом, а сегодня проворонили вовремя с кем-то объединиться — и, уж не взыщите, завтра вас нет…

— А господин Купон?

— Этот господин теперь не имеет силы. Владыкой дня сейчас его капиталистическое величество император Синдикат! Кто не становится перед ним на колени, тот гибнет под ого пятой.

Александр Иванович закрыл глаза и так долго молчал, что Двинской, чертя кружки, подумал: «Кажись, заснул почтенный меценат?»

— И до нас борьба доходит! — Александр Иванович так ударил кулаком по столу, что рука Двинского с рейсфедером подскочила. — Прозевать момент — и нет тебя! Схватить вовремя момент — и ты надо всем хозяином будешь! Вот видите?

Он нагнулся над картой и стал с азартом водить пальцем, задерживаясь то на одном, то на другом кружке, соединяя их в непонятные для Двинского линии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века