Беломорье

На окраине губернского городка, где по вечерам подслеповато светились оконца одноэтажных домиков и слышался собачий лай, жили поколение за поколением огородники, снабжавшие горожан капустой и картофелем. Внутри огороженного жердняком участка, кроме избы владельца огорода, виднелось обложенное землей овощехранилище, высился сложенный из мелколесья хлев, откуда раздавалось полусонное хрюканье. Разведение свиней было немаловажной статьей дохода огородников. Тут же, охраняя имущество огородника, гремела цепью по проволоке всегда люто голодная собака. Стоило одной из них во тьме залиться лаем, его тотчас подхватывала соседняя, затем третья, четвертая. Долго-долго, до хрипоты, озлобленно надрывались эти подневольные сторожа, истошным завыванием наводя тоску на непривычного человека.

Семьи огородников, как правило, жили обеспеченно, а скопидомы откладывали даже кое-какие деньжата. Поэтому никто из соседей не удивился, когда Маруську Хромову отец отправил в Питер на курсы. Каждое лето девушка возвращалась к родителям, и тогда в их опрятном домике до позднего вечера слышались голоса молодежи. Когда старый Хромов умер, многие из тех, кто имел в семье женихов, с вожделением стали поглядывать на его разукрашенный резьбой дом. Но, к их огорчению, вдова, съездив на побывку к дочери, вернулась с каким-то лохмачом. Ночью она свезла воз картошки к паспортисту, и незнакомец на законном основании зажил в домике вдовы то ли батраком, то ли мужем. Большинство соседей решили, что за батрака, поскольку приезжий не дрался с вдовой и не буянил. Вечером часто можно было видеть, как он шагал в хлев с корзиной в руках. Но люди ошибались — в хлеву Хромовой были не только свиньи. Откатив широченную бочку, наполовину засыпанную высевками, человек поднимал за кольцо люк и опускался но лесенке в подземелье. Из подполья поднимался согретый керосиновой лампой воздух, пропитанный запахом бензина и типографской краски.

Однажды незнакомца захватили с корзинкой у самого дома Хромовой, а вскоре из хлева выволокли избитого до бесчувствия подпольщика. Это был Федин. Типография перестала существовать, а Федина посадили в крепость. Через два года из-за развившейся у него чахотки Федина отправили на поселение в Архангельскую губернию. В последовавшей за ним характеристике красными чернилами были подчеркнуты многозначительные слова: «злостный бунтовщик», «организатор беспорядков». Это и послужило основанием губернским властям отправить его в Нюхчу, на многие десятки верст отдаленную от других селений.

Поздней осенью на совершавшем свой последний рейс пароходе Федина доставили в Нюхчу. Его поселили в боковушке избы, где жил многосемейный урядник. Казалось, что ссыльный не сегодня-завтра умрет, но местный фельдшер сумел поднять его на ноги. Когда, пошатываясь от слабости, Федин в первый раз после болезни вышел на воздух, он увидел залитую солнцем снежную улицу, огненные блики на стеклах, оживленных пригожей погодой детишек и сердобольных соседок, жалостливо глядевших на истощенного политика. Был день «поминания» родителей, и в боковушке Федина появился десяток еще не остывших шанежек. Уже в потемках к нему зашел учитель, захвативший последние номера «Архангельских губернских ведомостей». После его ухода Федин до поздней ночи, впервые после двух лет одиночного заключения, читал газеты. В эту ночь он не спал, обдумывая, как бы не потерять зря времени в этой глуши. Прежде всего он постарался переселиться из дома урядника. Фельдшер помог запугать чадолюбивого полицейского чахоткой постояльца. За два рубля Федин снял в одном из домов мезонин с печкой.

Большим событием для Федина был день, когда учитель принес ему уже пожелтевшую от времени рукопись с обтрепанными краями и замусоленными страницами. Это была работа Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» Федин решил, что, переписывая и распространяя рукопись, он сумеет включить себя в предстоящую борьбу с самодержавием. Но в Нюхче невозможно было организовать типографию. Оставалось копировать рукопись от руки.

— Сам себе типография! — не раз бормотал Федин, терпеливо переписывая брошюру.

С помощью матросов из нюхчан он установил связь с большевиками и, получая от них листовки и брошюры, часами сидел за перепиской, а затем рассылал их по оказии тем ссыльным, которые не сумели наладить связи с революционным подпольем.

Живя в деревне, приезжий привыкает радоваться удаче соседей и горевать, когда их постигает беда. Скоро Федин познакомился с нюхчанами и быстро втянулся в их жизнь.

Незаметно для властей ему удалось сколотить кружок из шести парней, вырвавшихся из покруты и ходивших на судах матросами. Кроме бесед на политические темы, он обучал участников кружка технике и приемам конспирации.