Беломорье

— Ничего я не вижу. Мне ясно, что на съезд вы крепко уповаете.

— Съездом надо сплотить силы, чтобы отбить наступление норвежцев, иначе они сожрут нас, а затем…

— А затем? — неосторожно переспросил Двинской.

— Ну, там видно будет, — после паузы тихо пробормотал скупщик. — Это задача будущего.

Он с явной подозрительностью покосился на Двинского, словно перед ним был разведчик врага, выпытывающий военную тайну.

Спокойной ночи. Пошел спать. А вам, тезка, сегодня кончить до сна! Трогаюсь завтра утром и возьму копию с собой. Коньячок, — он мотнул бородкой на недопитую бутылку, — подбодрит вас на ночное бдение.

К полуночи Двинской закончил копировку карты. Можно было идти спать. Но в эту ночь ему спалось плохо. Двинской задумал уговорить Александра Ивановича организовать свою артель, предоставив ой необходимые снасти для промысла. Это раскрепостило бы бедноту…

— Лиха беда — начало, — шептал Двинской, — а там удастся сколотить артели еще в двух-трех селениях. Нетрудно будет доказать скупщику выгоду — первое время артели станут весь свой улов продавать ему! Ну, а потом?.. Потом будет видно.

Утром Двинской пришел в музей пораньше. Хотелось, чтобы копия имела нарядный вид. Три голубые линии вдоль морских берегов, одна поуже другой, красиво расцветили восковку… Вскоре под окном музея остановился Воронок, и из саней в дорожной дохе вышел Александр Иванович.

Передавая карту, Двинской торопливо заговорил о том, как выгодно скупщику, в виде опыта, кооперировать где-нибудь рыбаков, например в Кандалакше, хотя бы ради наказания самодура Трифона.

Александр Иванович внимательно слушал Двинского, задумчиво поглаживая аккуратно подстриженную бородку. «Обдумывает, — обрадовался тот, — пожалуй, выгорит дело!»

— Знаете, тезка, чем вся эта история заманчива? — проговорил наконец Александр Иванович. — Этот дубина Трифон, конечно, анахронизм, такие, как он, только тормозят развитие рыбного промысла. Мне уже давно хочется в этом углу обосновать свою факторию…

— Значит, — просиял Двинской, — дело в шляпе!

— Вы, тезка, все еще напоминаете девушку. Как обрадуетесь, так и вспыхнет румянец во все лицо. Не спешите с выводом. Знаете ли, почему я не дам им денег на невод?

Огоньки в глазах Двинского потухли.

— Александр Иванович, вы же культурный человек, вы…

— Со всем этим согласен. Но если я оборудую эту промысловую артель, тогда укажу всем дорогу. Но куда? Мимо нас, скупщиков, прямо к потребителю!

Двинской опустил глаза. Александр Иванович сделал вид, что не заметил смущения собеседника.

— Видите ли… Трифон думал, что съезд ему помеха. А мы, — Александр Иванович дотронулся до шелкового галстука на груди, — знаем, что съезд — это рационализирована промышленности, в которой коммерсант по-прежнему является пружиной развития промысла. Вы же хотите кооперировать рыбаков и таким образом изъять нас, коммерсантов, из торгового обращения! Нельзя нам идти на это, мой несообразительный тезка!

— Видать, ворон ворону глаз не выклюет? — зло проговорил Двинской. — Просвещенный коммерсант оберегает мошну Трифона!

— Так было, так есть и так…

— Когда-нибудь не будет! — не сдержал себя Двинской. — Нет ничего вечного на свете, и воронье когда-нибудь да сметут с земли!

Александр Иванович хотел рассмеяться, но уж очень откровенно клокотала в Двинском ненависть. Скупщик и ссыльный взглянули друг на друга, и Александр Иванович торопливо отвернулся. «Этот из числа неисправимых!» — решил он, думая, что настает время навсегда расстаться с Двинским.

Александр Иванович попрощался приветливее, чем когда-либо, и хотя внешне ничего не изменилось, для Двинского этот коротенький разговор казался катастрофой. Рухнула надежда — через съезд создать промысловую кооперацию! Александр Иванович будет теперь начеку и сумеет пресечь все его попытки. Съезд, утром казавшийся Двинскому таким желанным, теперь превращался в средство еще более прочного закабаления бедноты. И, как секретарь оргкомитета, он, Двинской, оказывался пособником этого зла!

За время поездки Двинского по Беломорью и его болезни Софья истратила жалованье за три месяца вперед на покупку многих необходимых в обиходе вещей. В семейном банке, как торжественно называлась жестяная банка из-под монпансье, денег осталось лишь на питание. Чтобы снова не остаться совсем без денег, Двинской засел за газетные корреспонденции. Недавняя поездка давала для этого обильный материал.

Заметки были написаны в два вечера и отосланы в редакции газет. И хотя Двинского неотступно преследовала мысль, что кооперированной артели ему организовать не удастся, он настолько свыкся с надеждой раскрепостить бедноту Беломорья, что отказаться от этого замысла было свыше его сил. Вот почему и ночью и днем он думал, как бы, минуя съезд, осуществить свой план.

2