— Он-то знает? — кивнул Вася на стоявшего около борта бухгалтера.
Афон глянул на понурую фигуру Николая Петровича и усмехнулся:
— Нет. Петрович не знает.
— Ловкачи-и…
Камни бросали в большой ржавый ковш. Николай Петрович трудился вместе со всеми, хотя еще в пути решил, что выпишет наряды не на сто кубов, как выписывали обычно на баржу номер 712, а на семьдесят пять. Но, чтобы не ущемить грузчиков в заработке, Николай Петрович решил не вписывать в наряды свою фамилию, и, хотя, что правду скрывать, хотелось ему получить деньги, ведь не хуже других он работал, старался, мозоли набил, решения своего он придерживался твердо. И вот, чтобы грузчики не догадались ни о чем, он разгружал баржу вместе с ними и очень боялся того момента, когда появятся остовы «печки». Первым заметил «печку» крановщик Вася, прекратил работу, слез с крана и незаметно подозвал к себе Афона:
— Заметно. Спровадить надо.
— Один момент! Николай Петрович! — крикнул Афон. — Может, в контору вам надо, так идите!
Бухгалтер засуетился, начал искать рубашку.
— Я и забыл, — некрасиво хихикнув, сказал он. — Говорил мне Заусаев, чтобы я к нему зашел насчет нарядов.
— Во! — поддержал студент. — Закрой там побольше!
И когда шел Николай Петрович по берегу, слышал, как громыхали о железо падающие камни. Это, торопясь, вырывали ломами грузчики пятиметровые бревна. И каждый удар падал бухгалтеру прямо в душу. Он уходил все дальше и дальше, а когда свернул за угол, зажал уши, хотя здесь, в затишке, никто ничего не мог бы услышать, никто, кроме Николая Петровича.
Вернулся он через час. Работа шла своим чередом. Петруша кричал «майна» и «вира». Афон в одиночку ворочал замшелые булыжники, студент бойко бросал мелочь. Все шло как на обычной честной работе, и лишь по бортам, напоминая о «печке», лежали наспех распиханные бревна.
На берегу появились шабашники. Грузчики сплотились, лица их стали суровыми и злыми, но шабашники и не думали драться. После поездки на пассажирском теплоходе, в каюте второго класса, они находились в благодушном настроений.
— Конешно, нехорошо, — тянул Санька Тетерев. — Огребли вы нас крепенько, но мы зла не таим. Правда, Симаха? Положено, конешно, и нам кое-што… Мы острова-то нашли. И пластались все-таки…
— Не обидим, — пообещал Афон.
Шабашники ушли с миром.
Шкипер Дося, вспотевший и сосредоточенный, метался по берегу в поисках грузовой машины. Наконец ему удалось уговорить одного паренька-шофера. Дося решил продать корзины, отвезти на гармонную фабрику заготовленную ольху, а заодно, с мрачного согласия грузчиков, продать и бревна, из которых была сделана «печка».
Крановщик Вася наотрез отказался грузить машину краном.
— Пусть поработает, — злорадно сказал он. — В прошлый раз погрузил ему две машины — хоть бы сто грамм выставил!
Дося начал таскать дрова на плечах. Из каюты выскочила его костистая жена и стала помогать шкиперу, бормоча про себя ругательства. Вася подмигивал грузчикам и корчил смешные рожи. Нагрузив машину, Дося уехал и вернулся лишь к вечеру, тихий и добрый. Он пришел не один, с внучатами.
— Вот мои внучата, — сказал он, обращаясь к грузчикам, долго смотрел, как дети ели мороженое, отвернулся и стал вытирать потной подкладкой фуражки вмиг повлажневшие глаза. — За что ж ты, Вася? — обратился он к крановщику. — Ить для их. Дли сироток. Для себя, что ли?
Вася смутился, хрюкнул и полез на кран. В дверях шкиперской каюты показалась Досина жена и громко позвала:
— Досифе-ей!
Шкипер вздрогнул, положил на плечи внучат руки и зашептал:
— Домой идите. Да скажите маме, мол, ежели будет время, дедушко придет. Придет, мол. Ну, идите, идите…
Дети взялись за руки и стали выбираться на берег. Дося, часто моргая, смотрел им вслед, а потом, как бы спохватившись, заспешил в каюту. И видели грузчики в иллюминатор, как молодая жена Доси пересчитывала истертые рубли и трешницы. А Дося сидел напротив, сложив руки на коленях, и бездумно смотрел на деньги.
Вот так, очень удачно, разгрузили баржу.