Белые зубы

– Мирная жизнь. Радостная жизнь. Они открывают дверь, и за ней оказывается ванная или гостиная. Нейтральные территории. А не бесконечный лабиринт настоящего и прошлого, того, что было сказано в этих комнатах сто лет назад, доисторическое дерьмо всех и вся. Они не делают все время одни и те же ошибки. Они не устраивают спектакли в общественном транспорте. Они просто живут, и живут настоящей жизнью. И самое страшное, что происходит в их жизнях – это смена паркета, починка ворота, плата за свет. Им все равно, чем занимаются их дети, если они достаточно здоровы, не делают ничего плохого. И счастливы. И для них каждый день – просто день, а не вечная борьба между тем, какие они есть и какими должны быть, чем они были и чем они будут. Спросите у них сами. И никаких мечетей. Может быть, маленькая церковь. Едва ли какие-то грехи. Только всепрощение. Никаких чердаков. Никакого дерьма на чердаках. Никаких скелетов в шкафах. Никаких прадедушек. Ставлю двадцать фунтов на то, что Самад единственный в этом автобусе знает размер ноги своего прадедушки. И хотите, скажу, почему они этого не знают? Потому что это не важно ни хрена. Для них это прошлое. Вот как оно у нормальных семей. Они не жалеют себя круглыми сутками. Они не носятся со своими недостатками, получая удовольствие от собственной ущербности. Они не усложняют себе жизнь. Они просто живут. Счастливые ублюдки. Счастливые сволочи.

Адреналин в крови Айри резко подскочил в результате ее пламенной речи и пронесся по ее венам к нервным окончаниям ее будущего ребенка. Да, Айри была беременна (восьмая неделя), и она это знала. Но зато она не знала – и знала, что никогда не узнает (с того самого момента, как призрачная голубая полоска проявилась на тесте на беременность, как лицо Мадонны появляется для итальянской домохозяйки на срезе кабачка) – кто отец ребенка. И никакой тест тут не поможет. Одинаковые черные волосы. Одинаковые сияющие глаза. Одинаковая манера грызть ручку. Один размер обуви. Одинаковая ДНК. Она не знала, какой выбор сделало ее тело, кого посчитало избранным, а кого проклятым. И она не знала, имеет ли вообще значение этот выбор. Потому что где один брат, там и другой. Она никогда не узнает.

Сначала ей стало от этого ужасно грустно. Она пыталась рассмотреть биологический факт с точки зрения чувств, используя свой собственный кривобокий силлогизм: если неизвестно, чей это ребенок, значит, этот ребенок – ничей? Ей вспоминались причудливые карты на форзацах научно-фантастических книг Джошуа. И ее ребенок казался ей такой же картой. Хорошо продуманная вещь, не связанная с реальными координатами. Карта воображаемого отцовства. Но потом, когда она наплакалась, передумала все это тысячу раз, она решила: ну и пусть. Какая разница? Какая разница? Так и должно было быть, может, не именно так, но как-то очень похоже. В этом Икбалы. В этом Джонсы. Глупо было и рассчитывать на что-то другое.

Она успокоилась, положила руку на грудь, чтобы унять сердцебиение, глубоко вздохнула, когда автобус выехал на площадь, всегда полную голубей. Она скажет одному из них, а другому нет. Она сама решит. Сегодня же.

– С тобой все в порядке, крошка? – спросил Арчи после долгой-долгой паузы и положил большую розовую руку ей на колено, усеянное печеночными пятнами, похожими на чайные. – Тяжело тебе.

– Да нет, пап, ничего. Все нормально.

Арчи улыбнулся и убрал с ее лица выбившуюся прядь.

– Пап.

– Что?

– Я хотела сказать, про билеты.

– Да?

– Есть такое мнение, что это все потому, что сейчас многие платят за проезд гораздо меньше, чем должны бы. За последние годы транспортные фирмы терпят все бóльшие и бóльшие убытки. Видишь, тут написано «Сохраняйте билет для контроля»? Это чтобы они могли проверить. На нем столько всего указано, что обмануть невозможно.

«А раньше, – думал Арчи, – что, меньше людей обманывало?» Люди были честнее, не запирали двери, оставляли детей с соседями, ходили в гости, брали в долг мясо у мясника? Поэтому-то и плохо всю жизнь прожить в одной стране – потому что все хотят от тебя услышать именно это. Что раньше эта страна была зеленой и счастливой. Им это необходимо. И Арчи думал, неужели это так нужно и его дочери. Она как-то странно на него смотрит. Рот полуоткрыт, взгляд умоляющий. Но что он может ей сказать? Новый год приходит и уходит, а плохие люди всегда были, есть и будут. Их всегда много.

– Когда я была маленькой, – тихо сказала Айри, нажимая на кнопку звонка, чтобы водитель остановился, – я считала их маленькими алиби. Эти билетики. Сам подумай: на них есть время. Дата. Место. И если я попаду в суд и мне придется доказывать, что я невиновна, что я действительно была там-то во столько-то, а вовсе не там, где они говорят. И тогда я достану такой билетик.