Белый, красный, черный, серый

– Не знаю… Возможно, это все – компьютерная симуляция, которая передается мне через мои собственные линзы. Или, – увлекся Леднев, – я действительно уже мертв, и нахожусь в каком-то уютном отделе ада. Обманчиво уютном, разумеется.

– Пф, вот еще, – фыркнул Дурман. – При всем уважении, профессор… Делать нам больше нечего, как создавать вокруг вас фальшивые интерьеры и пейзажи. Как будто в казне есть лишние деньги. Но мне нравится ход вашей мысли. Уютный отдел ада, хе-хе… Про ад мы с вами еще поговорим. Обязательно. Но сперва, – толчком ноги он развернул свое кресло к телевизору. – Будьте добры, включите звук. Не хотелось бы пропустить вечерние новости. И присаживайтесь рядом. А то мне, право, неудобно: вы стоите, я сижу. Я бы, конечно, и постоял за компанию с вами, но, извините, зверски устал.

42. Сговор

23 мая, на следующий день после Николы Вешнего, Тимура забрали в армию. Больше я его не видела.

Отца Григория тоже – с той последней нашей встречи в тайной крипте, когда он преподал мне урок физики. Иерей перестал появляться на службах – ходили слухи, что он впал в тяжелый запой, и 25 мая стало известно, что отец Григорий скончался.

А 30-го вернулась из карцера Рита. Тонкая и бледная, как струйка дыма. Какие-то шутники, пока мы были на сельхозпрактике, измазали дверь нашей спальни дегтем и большими кривыми буквами написали сверху «шлюха». После обеда мы отмывали всю эту дрянь керосином. «Фуу! Что тут за вонь?» – выбегали и кричали соседки из других спален.

Рита ни с кем не разговаривала и ходила как шарнирный робот, без единой эмоции на лице.

На другой день надпись появилась снова, и на следующий… Вероятно, этим занимались патрульные бригады, которые в рабочее время делают обход спален, чтобы отлавливать группы прогульщиков, заговорщиков и «крыс». Ментор позволил нам создать свою бригаду из трех человек – на каждый день новую, и в течение трех дней мы по очереди несем дежурство у двери нашей спальни. Дверь оставляют в покое. Но не нас. Каждый сопливый первоклашка в школе знает, что «в девятом завелась шлюха». В нас тыкают пальцем, обсуждают: «а которая из них та самая?». Какой угодно кретин может засвистеть любой нашей девочке вслед: «Эй, целка! Или ты уже не целка?»…

«Из-за тебя нас всех смешивают с грязью», – шипят на Риту девчонки. Она не реагирует. Она выглядит мертвой, кому интересно такое. От нее просто отворачиваются. Новая соседка Риты отодвигает от нее свою кровать. На прогулках ее сторонятся – теперь она всегда плетется где-то в хвосте, в пяти аршинах от всех, на расстоянии изгоя. Как и сегодня. Я не выдерживаю. Подхожу к ней.

– Спасибо.

Это было первое слово, которое я услышала от нее с тех пор как мы виделись в тюремном изоляторе.

– За что?

– За то, что сказала тогда правду. А теперь?.. Ты вместе с ними? – она указывает взглядом на спины впереди идущих. – Заодно?

– Я сама по себе.

– Так не бывает, – говорит Рита сосредоточенно и отчужденно. – Зачем ты подошла ко мне? Думаешь, ты лучше всех?

Я молчу.

Некоторое время мы идем рядом без слов.

Вокруг шумит и трепещет листва, сверкает под солнцем – уже по-летнему тяжелым, давящим в затылок. Я замечаю, как загорели мои руки – рядом с ее руками они выглядят обожженной глиной.