Белый морок. Голубой берег

— Нет, такого безрассудства я не сделаю! Если Кушниренко прикончить здесь, на стадионе, он станет в глазах тысячной толпы национальным героем. А разве в наших интересах создавать для унтерменшей героев, с которых они потом брали бы пример? Думаю, все помнят слова фюрера: большевики опасны для нашего движения даже после своей смерти.

Вокруг утвердительно закивали головами: да, эти слова фюрера они хорошо помнят! Однако Гальтерманн почему-то не тронулся с места. Как показалось Рехеру, он умышленно медлил с отменой своего приказа, давая тем самым возможность эсэсовцам прикончить Кушниренко.

— Может, я не ясно выразился?

— Ну что вы, что вы, герр рейхсамтслейтер! — вскричали все в один голос.

— Тогда прошу удовлетворить мою просьбу.

— Что же вы стоите! — гаркнул Магуния на полицайфюрера. — Немедленно отмените приказ о расстреле!

Лишь после этого тот кинулся к выходу.

— Но Кушниренко нужен мне не только живой, но и невредимый. Запомните это! — крикнул Рехер вдогонку Гальтерманну.

И сразу же провалился в черную бездну.

XI

Світе тихий, краю милий,
Моя Україно!
За що тебе сплюндровано,
За що, мамо, гинеш?
Чи то рано до схід сонця
Богу не молилась?
Чи ти діточок непевних
Звичаю не вчила?.. —

уже который час монотонный юношеский голос будто легоньким веслом рассекает застоявшуюся гладь тишины слабо освещенного ночником кабинета Рехера.

Олесь давно потерял счет Кобзаревым думам, которые прочитал по памяти в этот душный, исполненный тревог и неожиданностей вечер. Придя домой в сумерках после напрасных блужданий по городу, он был крайне удивлен, застав здесь целое сборище сановитых военных и гражданских фашистов с печатью деланной скорби на лицах. Словно сговорившись, они все разом стали мерить его скрыто-пренебрежительными взглядами, сокрушенно покачивать головами, а он оторопело топтался у порога, не понимая, что все это значит. Только когда его втолкнули в кабинет и он увидел распластанного на диване отца в белом тюрбане бинтов, наконец постиг: случилось то, чего он более всего боялся и чего одновременно давно ждал. Постигнуть постиг, а вот поверить, что недавние его сподвижники решились на такой шаг, не мог. Зачем им было это делать?

Правда, для Олеся не было секретом, что сразу же после массовых расстрелов в Бабьем Яру несколько боевых групп по указанию подпольного центра начали специализироваться исключительно на охоте за фашистскими главарями в Киеве. Он искренне восхищался отвагой и изобретательностью неизвестных героев, которые сумели выследить и повесить на улице за ноги палача киевлян оберштурмбаннфюрера фон Роша, отправить в автомобиле на днепровское дно генерала фон Ритце, устроить на рождественские праздники в заминированном ресторане кровавую тризну офицерам вермахта, однако ему и в голову не приходило, что в список смертников внесен и его отец. И не потому, что рассчитывал на какую-то поблажку для него (в горкоме ведь знали, наверное, кем он приходился Олесю!) или считал его безгрешным перед собственным народом, он просто не мог предположить, что руководители городского подполья способны на такое безрассудство. Ведь личный советник рейхсминистра Розенберга, как это ни парадоксально, приносил мстителям исключительную пользу. Сам того не ведая, он помогал им проникать в сокровеннейшие тайны оккупантов, чем в значительной мере ослаблял силу своих единомышленников. Зачем же было его убивать? Кому это на руку?..

Вдруг, словно из тумана, перед Олесем возник бледный до синевы Кушниренко с одеревеневшей усмешкой на губах. Непонятно почему, но бывший однокурсник привиделся ему таким, каким он был в момент, когда в опустевшей хате деда на Соломенке целился ему в грудь из пистолета. До сих пор Олесь считал, что тогда Иван совершал над ним самосуд, сводил личные счеты, действовал без ведома подпольного центра, а сейчас его вдруг осенила догадка… Он боялся поверить в нее, гнал прочь зловещие мысли, но они просачивались в душу через какие-то незримые щели, наполняли ее обидой и болью. Так вот чем отплатили ему недавние сообщники, которых он принимал за искренних друзей и ради которых готов был без колебаний пойти на муки и смерть!

Олесь не заметил, когда оставили квартиру непрошеные гости, потому что не видел ничего, кроме воскового лица на высоких подушках. Не видел и не слышал.

— Почитай мне что-нибудь, сынок, — прошелестел вдруг слабый голос.