Белый морок. Голубой берег

— Мы с Розой спешили к вам… Роза — дочка нашего командира, Давида Боруховича. Люди его Бородачом называют… Наш отряд попал в беду, мы к вам за помощью… Но нас тут схватили… — Каждое слово давалось Забаре с огромным трудом, но он говорил и говорил, как это всегда делают люди, чувствующие свой близкий конец. — Если увидите генерала Калашника… наш командир просит принять его с отрядом в бригаду… Он сейчас в Кодринских лесах… Ничипор Быкорез из Нижиловичей дорогу покажет… Не забудьте: Ничипор Быкорез из Нижиловичей… Когда встретите Боруховича… Хотя о Розе лучше не говорите, из всей семьи она одна у него осталась. Скажите только: тут нас предал Кондрат…

— Какой Кондрат? — так и подбросило Артема.

— Есть здесь такой… Уверял нас, что не враг советской власти, а как до дела дошло… Отомстите за нас…

— Раздавлю гада! — взревел Одарчук и рванулся вон.

— Погоди, — остановил его Артем. — Сначала нужно помочь Забаре. Принеси одеяло и поторопи Варивона с водой. Кондрат от нас никуда не уйдет.

— Не надо одеяла, — прошептал Забара. — И вообще мне уже ничего не надо. Наверное, легкие отбили на допросах… А Розу… — И он заплакал.

— Вешать гадов! На куски рвать! — кусал губы Ефрем.

В погреб поспешно спустился Варивон. Лицо у него было словно из глины вылеплено — темное, застывшее, кружка с водой мелко вытанцовывала в руке.

— Что случилось? Говори! — бросился к нему Артем.

— С Данилом беда… И зачем ты его послал снимать повешенную? То дочка его… Талочка.

— Что ты несешь? Она же в Киеве.

— Была в Киеве. Шла в Коростышев, а ее на шоссе схватили…

Сник, сгорбился Артем, опустил голову Одарчук, притих и Забара.

«А Данило будто предчувствовал беду. Так рвался в Киев… И почему я его тогда не отпустил? Почему?» — укорял себя комиссар, сжимая руками виски.

Вдруг среди утренней тишины сухо щелкнул выстрел. Затем еще несколько.

Артем бросился к лестнице.

— Забирайте их и — за мной!

Возле школы замешательство. Партизаны не знали, кто и по кому стрелял, слышали только женский вскрик да какой-то топот.

«А что, если в село вернулись каратели?» — тревожно подумалось Артему.

— Приготовиться к отходу! — крикнул он оторопевшим партизанам. — Где Ляшенко?

Ему не успели ответить, как из-за церкви выскочил Заграва. Запыхавшийся, подбежал к Артему, закричал:

— Гадюку ты подсунул мне, комиссар! Зверь последний тот Кондрат!

— Что он натворил? — А сердце вот-вот остановится от недоброго предчувствия.

— Митька погубил! Попросился с семьей попрощаться и… топором Митька по голове…

— Где он? — затряс кулаками над головой Артем.

— В канаве уже. Пытался бежать, так мы… Но Митька, Митька…

Артем почувствовал, как зашатался, раскололся на множество осколков мир в глазах. Только бы не сорваться в пропасть, внезапно раскрывшуюся перед ним… Только бы не сорваться… Уперся рукой о стену школы, произнес деревянным голосом:

— Созывайте народ! Немедленно созывайте всех на майдан!

VIII

— О-ох! О-ох!.. О-ох!.. — захлебывается в исступлении, рвет медную свою грудь церковный колокол.

Стоголосое эхо загнанным зверем мечется по пустынным улицам села и затихает далеко-далеко в лесах.

Зашевелилась в тревожном ожидании Миколаевщина. Осторожный скрип дверей, приглушенные голоса, тяжелые вздохи. Кому понадобилось бить на сполох до восхода солнца?..

— На майдан! Всем быстро на майдан! — носятся по селу в сизых сумерках незнакомые всадники.

И покатилось от хаты к хате:

— Видать, Бородач снова объявился…

— А может, генерал Калашник?..

— Ну, отольются теперь душегубам наши слезы!

— Они, говорят, Кондрата порешили…

— И Прохора Кныша, говорят, на расправу потянули.

— А нас зачем на майдан созывают?

Гудит, надрывается церковный колокол, шугают, носятся коршунами над селом всевозможные догадки, а на майдане — ни души. Всяк норовит не прийти туда первым: научены ведь!

— Да что они, оглохли все? — сплевывает в сердцах Одарчук и спускается с колокольни.

Еще издали приметил у школьного крыльца похожего на жердь Ксендза. Всегда нелюдимый и незаметный, он сейчас горячо доказывал что-то нахмуренному Артему, размахивая перед его лицом пучком бумаг.

— …Это — совершенная бессмыслица. Расстрелять ты всегда успеешь, а если переправить их в лес да допросить… Скажи на милость, что мы потеряем, если расстреляем их позже? Такие залетные пташки могли бы многое поведать!

«И этот с козами на торг! Только таких еще поводырей нам не хватало!» — возмутился Ефрем и ускорил шаг. С первой встречи он невзлюбил Сосновского и при всяком удобном случае подчеркнуто выражал ему свою неприязнь. Вот и сейчас бесцеремонно оборвал Ксендза, оттиснул плечом от Артема:

— Слушай, комиссар, может, направить хлопцев по дворам? Сколько же можно трезвонить?

Артем даже не взглянул на него, стоял подавленный и мрачный.

— Кого послать? У хлопцев и так работы по горло.