Белый олеандр

Восход бледно мазнул на востоке белесые облака, как будто нарисованные губкой. Творения рук человеческих постепенно исчезли с ландшафта — депо, трасса, дома, дороги — остались только синие холмы с красными вершинами, подсвеченные сзади первыми лучами солнца. Декорации для вестерна. Затаив дыхание, я почти воочию увидела руки гигантского сагуаро, бегущих койотов и лисиц. Большой Бассейн, Долина дыма. Хорошо бы так было всегда — ни людей, ни города, только восходящее солнце и синие холмы!

Солнце поднялось выше, и глаз снова различил Пятое и Второе шоссе, ранние машины, спешащие в центр. Водители большегрузов мечтали о блинчиках, а мы в минивэне — о мусоре.

Просеивая городские отходы, мы спасли винную полку и парочку ломаных плетеных стульев. Прихватили алюминиевые медицинские ходунки, коробку с заплесневелыми книгами и целый бак пустых пивных бутылок, которые добавили остроты затхлому аромату «Форда». Я сунула в карман книжку о буддизме и «Мою Антонию».

Мне нравились извилистые улицы, жгуты бугенвиллеи на склонах и длинные лестницы. Проехали мимо дома, где когда-то жила Анаис Нин. Сказать об этом было некому. Мать любила дома знаменитых писателей в Лос-Анджелесе: Генри Миллер, Томас Манн, Ишервуд, Хаксли. Я помнила этот вид на озеро и китайский почтовый ящик. У нас были все ее книги. Мне нравились названия — «Лестницы, ведущие в огонь», «Дом инцеста» — и ее лицо на обложке: накладные ресницы и кудряшки, как в детской книге. Помню ее фотографию с головой в птичьей клетке. Кому все это теперь интересно?

Остановились перекусить и вспугнули на парковке голубей. Те взмыли серым кольцом в небо, унося на крыльях жаркое солнце. Утренняя свежесть уже вся куда-то вытекла. Ивон осталась читать в машине. Девушка за стойкой в пончиковой протирала сонные глаза. Рина наклонилась над стеклянной витриной, демонстрируя бездомным и слабоумным из соседнего дома престарелых корму в вишневых штанах и сиськи — жестоко щеголяя тем, чего им никак не получить. Я невольно вспомнила Клэр и того хиппи. Мы заказали пончики с конфитюром, кремом и глазурью. Рина попросила вторую чашку кофе.

На улице у дверей сидел на корточках человек неопределенного возраста с лотком прозрачных шаров.

— Божьи коровки, — повторял он нараспев. — Бо-о-ожьи коровки!

Маленького роста, жилистый, лицо обветренное, в черной бороде и длинных волосах, убранных в хвост, сверкают серебряные нити. В отличие от большинства бездомных, не похож на пьяного или чокнутого.

Рина и Ники его проигнорировали, а я остановилась посмотреть на красные точечки, ползаюшие внутри шара. Что плохого в элементарной вежливости? К тому же я впервые видела, чтобы торговали божьими коровками.

— Едят садовую тлю, — пояснил он.

— У нас нет сада.

Он улыбнулся. Зубы темные, но не гнилые.

— Все равно возьмите, они приносят удачу!

Я протянула доллар, и он дал мне пластиковый шар вроде тех, которые бывают в автомате с круглыми жвачками и игрушками.

Мы склонились в машине над жареным тестом и кофеином. Сахарные крошки сыпались на одежду. Хуже всего на Риппл-стрит была еда. Каждый вечер мы покупали что-нибудь в кафе. Никто не готовил, у Рины и кулинарной книги не водилось. Обшарпанные сковородки из мусорных баков пылились на полках. Четыре женщины в доме, и ни одна ничего не умела и не хотела. Просто заказывали еду в «Маленьком Таиланде». Охотились за пустыми пивными бутылками и профукивали все до цента.

Мы объезжали озеро, а я медленно переворачивала шар, глядя, как перебегают вверх божьи коровки. На удивление резвые, видно, пойманы только утром. Представила, как внимательные голубые глаза бездомного выискивают в росистом диком фенхеле красные точки.

«Отпусти, — сказала Клэр. — Она такая живая».

Но божьи коровки приносят удачу.

Между передними сиденьями были видны холмы и озеро Силвер, в котором отражалось безоблачное небо. Вспомнилось местечко в Швейцарии, где мы с мамой однажды остановились. Гора, которая вырастала прямо из озера, городок на склоне, камелии, пальмы и узкие высокие ставни. Когда мы обедали, пошел снег. Снежинки на розовых камелиях…

Теперь мы были на хорошем берегу озера и с тоской смотрели на большие дома в испанском и креольском стиле, на одноэтажные коттеджи с треугольой крышей и трубами. Высокие рожковые деревья насыщали утренний воздух сладким хлебным ароматом.

— Вон тот мой! — Ивон указала на дом с претензией на Тюдоров, с кирпичной дорожкой.

Ники понравился современный, весь из стекла, со светильниками в стиле пятидесятых на потолке и мобилем Колдера.

— Не хочу никакого хлама! — заявила она. — Все по минимуму — хром и черная кожа.

Возвращаясь той же дорогой, проехали мимо дома, где кто-то перед работой упражнялся на пианино. Белый дом с черепичной крышей, дуб во дворе за кованой решеткой. Такой надежный. Казалось, он может удержать красоту, как бассейн — сверкающую форель.

Рина поймала мой взгляд.

— Думаешь, у них все гладко? Трудности есть у всех! У вас — я, а у них — страховка, ипотека и геморрой. — Улыбнулась, демонстрируя щель между верхними зубами. — Мы вольные птицы! Они нам завидуют!