Белый олеандр

В пять мы свернулись и уложили вещи в минивэн и пикап Ники. Вся моя одежда разошлась. Я сидела на крыле «Форда» и считала деньги. Больше четырехсот долларов.

— Видишь, неплохо! — Рина держала на бедре стопку тарелок. — Сколько насшибала?

Я пробормотала цифру, стыдясь и гордясь одновременно. Первый заработок.

— Хорошо. Гони сотню!

— За что?

Она щелкнула пальцами.

— Нет! — Я спрятала руки за спину.

В черных глазах вспыхнул гнев.

— А ты думала торговать за так? Ты платишь мне, я — Наталье, Наталья — хозяину здания. Все кому-то платят.

— Ты сказала, деньги — мне.

— После того, как рассчитаемся.

— Господи, да плати ты уже! Такие правила! — Ники подняла голову от дешевых тряпок, которые складывала на одеяле.

Я отрицательно помотала головой.

Рина переложила тарелки на другое бедро и резко произнесла:

— Послушай меня, devushka: я плачу, ты платишь, — бизнес. Когда ты в последний раз держала в руках триста долларов? На что обижаешься?

Как объяснить? «А как же мои чувства?» Хотя какой смысл… Для нее существуют только деньги и вещи, которые можно продать. Она обокрала меня и меня же заставила продавать. Я невольно думала, что сделала бы мама. Нет, с тобой, мама, такого не случилось бы. Ты не оказалась бы во власти Рины Грушенки, не плакала бы над платьем на парковке перед маникюрным салоном. Я не знала, что делать, и потому протянула ей сотню, вырученную за красное платье. Она выхватила ее, как будто собака зубами лязгнула.

Однако, сидя в постели и слушая шум, смех и грохот в гостиной, я понимала, что даже тебе, мама, приходится теперь кому-то платить — за травку, чернила, хорошие тампоны, нить для зубов и витамин С. Правда, ты бы придумала благовидное оправдание, теорию, философию. Изобразила бы себя в благородном, героическом свете, сложила бы стихи «Красное платье». Я никогда не была на такое способна.

Поставили старый альбом «Лед Зеппелин». До слуха доносились переборы гитары Джимми Пейджа. Подпевали с сильным акцентом. Четыре утра. Нос уловил запах свечного воска, лужицами растекающегося по столам и подоконникам. Не надо твоей книги гаданий, Клэр, чтобы понять, что этот рисунок означает «пожар». Потому-то я и спала одетой, поставив у окна сумку с самыми важными вещами и кошельком.

И не хочется же им прилечь… Утром мы собирались на блошиный рынок в Фэрфакс-Хай продавать статуэтки негритят из бутылочных пробок, подносы с кошмарными ботаническими рисунками, новую одежду для новорожденных и заплесневелые выпуски «Ридерс дайджест». Видно, не собираются спать до понедельника. Хорошо бы не встретить на рынке никого из знакомых…

Я перевернула страницу и начала рисовать новую лодку, серебристую на черном. Дверь распахнулась, и ввалился Ринин дружок Миша. Кривлялся, что играет на гитаре вместе с Джимми. Того и гляди начнет пускать слюни из красного, как у гигантского младенца, рта.

— Пришел к тебе, maya liubov. Krasivaya devushka.

— Иди отсюда!

Он нетвердыми шагами подошел к кровати и сел рядом.

— Не будь жестокой, — пропел он, как Пресли, и потянулся влажными губами к моей шее.

— Отвали! — Я хотела его оттолкнуть, но Миша был слишком большим и вялым, не во что упереться.

— Не бойся, я тебя не трону. — Он растекся на постели, как пятно.

Жуткий запах перегара напомнил, что некоторые змеи парализуют жертву дыханием.

— Мне так одиноко…

Я позвала на помощь — из-за музыки никто не услышал. Миша придавил тяжелой рукой, положил голову мне на плечо, слюнявя шею. Влажные голубые глаза были совсем близко.

Я ударила, но безрезультатно — спьяну он ничего не почувствовал, а кулак просто отскочил от его плоти.

— Миша, слезь с меня!

— Ты такая красивая… — Полез с поцелуями.

Воняло водкой и чем-то жирным. Наверное, купили жареного цыпленка.

Под подушкой лежал нож, однако я не хотела пускать его в ход, я знала Мишу. Он играл на слайд-гитаре, завел пса по кличке Чернобыль и переехал бы в Чикаго играть блюз, если бы не местный холодный климат. Рина криво подстригла ему челку. В общем, парень как парень, только лезет целоваться и шарит под одеялом, хотя я полностью одета. Его рука не нашла ничего, кроме старомодного полиэстера.

— Ну полюби меня! — шептал он. — Полюби меня, devushka, все равно умирать.

Наконец удалось согнуть ногу в колене, и, когда он пошевелился, ударить его планшетом по голове.

Гости почти разошлись. Наталья танцевала сама с собой перед стерео с бутылкой «Столичной» в руке. Георгий вырубился в черном кресле: голова лежала на ворсистом подлокотнике, на коленях свернулся белый кот. Плетеное кресло было опрокинуто, большая пепельница валялась на полу вверх дном. На поцарапанной кожаной поверхности кофейного столика растеклась блестящая лужица.

Рина и ее бойфренд Сергей лежали на бархатном зеленом диване. Он запустил пальцы ей в трусы. Она была в обуви и юбке. На его голой груди болтался медальон. Не хотелось мешать, а с другой стороны, Миша — ее приятель, ей и разбираться.

— Рина, Миша лезет ко мне в постель!