Белый олеандр

Осталось меньше года, сказала я себе. Восемнадцать лет — и адью. Закончу школу, найду работу и стану сама себе хозяйка. Этот дом — просто место, где можно бесплатно жить, пока не определюсь, что дальше. О колледже надо забыть, его все равно не будет, нечего и мечтать. Зачем новые разочарования? «Я никого не подпускаю». Чертовски верно!

Я сосредоточилась на выплывавших из тумана башнях в центре города. Верхушки в облаках, как полузабытый сон. Вслед за железной дорогой повернули на север. Пятое шоссе, окружная больница, склады рядом с пивоваренным заводом, студии художников — мы с матерью бывали здесь на вечеринках, в прошлой жизни, так давно, что казалось, это уже чужие воспоминания, песня, которую однажды слышал во сне.

Рина свернула на Стадиум-уэй, и дома исчезли, осталась лишь некошеная трава на обочинах и бетон. Какое-то время двигались параллельно пятому шоссе, потом съехали в небольшой район, как остров ниже уровня моря. Слева за ограждением проходила трасса. Справа мелькали одна за другой улицы с указателями «Тупик». Тесные дворы, мокрое белье на веревках и заборах, решетки на окнах. Кашпо из макраме на верандах, детские игрушки на плешивых газонах и огромные олеандры. Граффити на стене гласило «Фрогтаун»[19].

Остановились около угрюмого коричневого дома в испанском стиле, с тяжелой штукатуркой, темными окнами, лысоватым газоном и сетчатым забором. С одной стороны у соседей на дорожке стояла лодка размером больше дома. С другой разместилась контора сантехнической фирмы. Самое место девушке, которая отказалась от единственного в жизни шанса!

— В гостях хорошо, а дома лучше, — произнесла Рина Грушенка.

Трудно было понять, говорит она серьезно или иронизирует.

С сумками не помогла. Я взяла самое главное — предметы для рисования и зайца Дюрера, где за рамой были спрятаны деньги Рона, и пошла за ней по потрескавшейся дорожке к косому крыльцу. Когда Рина открыла дверь, внутрь скользнул белый кот.

— Саша, негодник, опять по бабам шляешься!

Глаза не сразу привыкли к тесной темноте. Первой бросилась в глаза мебель, наваленная, как в благотворительном магазине. Слишком много светильников, и ни один не горел. Полная темноволосая девушка лежала на фигурном бархатном диване и смотрела телевизор. Кот прыгнул ей на колени, она его спихнула. Равнодушно взглянула на меня и снова уставилась на экран.

— Ивон, у нее там еще вещи. Помоги!

— Сама помоги.

— Эй, что я тебе сказала? Ленивая корова!

— Иди ты в жопу! Кто еще ленивый…

Тем не менее девушка рывком поднялась с мягкого дивана, и я увидела, что она беременна. Темные глаза под узкими выщипанными полумесяцем бровями встретились с моими:

— Ну что, не туда попала?

Рина фыркнула:

— Не туда? А куда надо? Ты скажи, мы все пойдем!

Девушка показала ей средний палец, сняла со старомодной стоячей вешалки толстовку и лениво натянула капюшон на голову.

— Идем.

Мы вышли в дождь, сменившийся легкой моросью, и взяли по две сумки.

— Я Астрид.

— Ну и?

Отнесли вещи в комнату напротив кухни. Две разобранные кровати.

— Та твоя, — указала Ивон, бросая сумки. — Мои вещи не трожь, убью! — Развернулась и вышла.

Бардак стоял невероятный. Одежда вываливалась из шкафа, громоздилась на кроватях, столе, кучами у стен. Повсюду лежали журналы про прически, потрепанные комиксы. У Ивон над кроватью висели фотографии, на которых парни с девушками держались за руки и скакали верхом без седла по пляжу. На комоде стояла китайская бумажная лошадка с упряжью из красной бахромы и золотой фольги, охраняя ярко-желтое портативное радио, набор для макияжа с двадцатью оттенками теней и фото молодого телевизионного актера в рамке за два доллара.

Я убрала с кровати мокрое полотенце, комбинезон, розовую толстовку, грязную тарелку и задумалась, что менее оскорбительно: бросить на пол или на ее кровать. Решила, что на пол. В комоде, однако, Ивон освободила два ящика, а в шкафу болталось штук пять свободных вешалок.

Заправила постель, разложила одежду аккуратными стопками, лучшее повесила в шкаф. Для остального места не было. «Мои вещи не трожь, убью!» Когда-то я сказала то же самое. Вспомнилась комната у Клэр, как я сомневалась, смогу ли когда-нибудь ее заполнить. Клэр дала мне слишком много, я не смогла удержать дары. Поделом!.. Сложила оставшееся в сумки и задвинула под старомодную металлическую кровать. Мои артефакты, все, чем я успела побывать. Над кроватью повесила рисунок Пола Траута: «Никого не подпускаю». Где он теперь? Получу ли я еще от него весточку? Полюбит ли его кто-нибудь, покажет ли ему, что такое красота?

Пошла через узкий коридор в кухню, где сидели Рина и еще одна девушка, с волосами цвета маджента и темными корнями. Перед обеими стояли открытые бутылки «Хайнекен» и стеклянная пепельница. Столы были сплошь заставлены грязной посудой и контейнерами из-под еды.

— Астрид, это Ники! — Рина повернулась к крашеной девушке.

Та, в отличие от Ивон, смерила меня внимательным взглядом. Карие глаза взвесили с точностью до грамма, осмотрели с ног до головы, скользнули по швам на одежде.

— Кто тебя так?

Я пожала плечами: