Белый олеандр

— Девчонки в Мак. Уже проходит.

Ники откинулась на стуле, заложила руки за голову.

— Сестричкам не нравится, когда белые девочки клеят их парней. — Хлебнула пива, не спуская с меня взгляда. — Обкорнали тебя тоже они?

— Ты что, «Полиция Гаваев»? Оставь ее в покое! — Рина выудила из холодильника с наклейками рок-групп еще одну бутылку.

Беглый взгляд внутрь надежды не прибавил: пиво, картонные контейнеры, колбаса. Рина протянула бутылку:

— Хочешь?

Я взяла. А что, теперь я живу здесь — мы пьем пиво и курим черные сигареты. Интересно, что еще мы делаем на Риппл-стрит?

Рина хлопала облезлыми бежевыми дверцами шкафчиков. Не обнаружила ничего, кроме пыльных старых кастрюль да разномастных стаканов и тарелок.

— Ты съела чипсы, которые я купила?

— Ивон, — отозвалась Ники.

— Лопает за двоих.

Ники и Рина уехали. Ивон спала на боку на диване, посасывая большой палец. Белый кот свернулся у ее спины. На столе валялся пустой пакет из-под чипсов. Телик показывал местные новости. На десятом шоссе рухнул вертолет: плачущие люди, репортеры на обочине, кровь и смятение.

Я вышла на крыльцо. После дождя земля пахла влагой и зеленью. Мимо прошагали две девушки моего возраста с детьми: карапузом на трехколесном велосипеде и младенцем в розовой коляске. Мамаши уставились на меня из-под выщипанных бровей, которые делали лица невыразительными. Мимо с раскатистым ревом, сверкая хромом и белыми сиденьями, промчалось голубое американское авто шестидесятых, чья-то радость и гордость. Мы проводили его взглядами.

Небо на западе посветлело, далекие горы омылись в лучах заката. Здесь, внизу, темнело рано, склон за трассой загораживал свет, но в конце улицы и на холмах еще светило солнце, золотя купола обсерватории, которая возвышалась на вершине, как собор.

Я пошла в сторону света, мимо офисов, детских центров, булочной «Долли Мэдисон» и двухэтажных домов на четыре семьи с деревянными ступенями, банановыми пальмами и кукурузой. Магазин электроники. Магазин, торгующий реквизитом кинокартин. Поставщик оборудования для казино с крытым фургоном американских пионеров за забором. Ремонтная мастерская «Мазда» на углу Флетчер-драйв рядом с мостом.

Отсюда открывался чудесный вид на реку, согретую последними лучами солнца и устремляющуюся вдаль сквозь синячно-серые облака. Она несла свои воды в сторону Лонг-Бич. Я оперлась руками о мокрое бетонное ограждение и смотрела на север в сторону холмов и парка. Русло забили многолетний ил, валуны и деревья. Река возвращалась в первобытное состояние, несмотря на массивные бетонные берега. Тайная река. Высокая белая птица, стоя на одной ноге, ловила рыбу меж камней, как на японской деревянной гравюре. Пятьдесят видов на реку Лос-Анджелес…

Загудел клаксон, из окна крикнули:

— Дашь мне, детка?

Мне было все равно — на мосту запрещено останавливаться. Я думала, здесь ли Клэр, видит ли меня. Хотелось показать ей этого журавля и реку. Я не заслужила красоты, но все равно подняла голову и подставила лицо последним золотым лучам.

На следующий день Рина разбудила нас ни свет ни заря. Мне как раз снилось, что я тону после кораблекрушения в Северной Атлантике. В комнате было темно и невыносимо холодно.

— Пролетарии всех стран, поднимайтесь!

Дым черной сигареты разогнал грезы.

— Вам нечего терять, кроме карты «Виза», «Хэппи мил» и прокладок «Котекс» с крылышками! — Она зажгла свет.

На соседней кровати Ивон застонала, схватила туфлю и вяло запустила ее в Рину.

— Долбаный четверг!

Одевались спиной друг к другу. Тяжелая грудь и пышные бедра Ивон потрясли меня своей красотой. В изгибах ее тела я видела Матисса и Ренуара. Несмотря на одинаковый возраст, я по сравнению с ней выглядела просто ребенком.

— Настучу на эту давалку в Службу иммиграции! Один пендель — и полетит обратно в свою Россию!

Ивон порылась в куче одежды, выудила водолазку, понюхала, швырнула обратно. Я поплелась в ванную умываться и чистить зубы. Когда вернулась, она уже наливала кофе в видавший виды термос и бросала в пакет соленые крекеры.

Из выхлопной трубы «Форда», призрачного из-за белой краски, которая плохо скрывала серую мастику, вырывались в холодную темноту облачка пара. На переднем сиденье Рина Грушенка курила черную с золотом сигарету и пила кофе из стакана с крышкой. В магнитофоне играли «Роллинг Стоунз». Ноги в туфлях на высоких каблуке отбивали ритм на приборной доске.

Мы с Ивон забрались на изодранное заднее сиденье и закрыли дверь. В темноте пахло затхлыми автомобильными ковриками. Ники села вперед, и Рина перевела на рулевой колонке рычаг переключения передач.

— Не поломаешь, не поедешь.

Ники закурила «Мальборо», закашлялась и сплюнула в окно.

— Черт, я бросила курить из-за ребенка, и что толку? — пробурчала Ивон.