Белый отряд (The White Company)

The hermit frowned at the untoward noise which broke upon his prayers, but his brow relaxed as he looked upon the broad silver piece which John held out to him.	Отшельник нахмурился оттого, что столь не вовремя прервали его молитвы, однако, когда он увидел протянутую ему Джоном большую серебряную монету, лицо его смягчилось.
"There lies the image of our past and of our future," cried Alleyne, as they rode on upon their way.	- Вот она, картина нашего прошлого и нашего будущего, - сказал Аллейн, когда они отъехали от этого места.
"Now, which is better, to till God's earth, to have happy faces round one's knee, and to love and be loved, or to sit forever moaning over one's own soul, like a mother over a sick babe?"	- Так что же лучше - обрабатывать землю божью, любоваться на счастливые лица близких, любить и быть любимым, или же вечно вздыхать о собственной душе, как мать у постели больного ребенка?
"I know not about that," said John, "for it casts a great cloud over me when I think of such matters.	- Тут я ничего не знаю, - отозвался Джон, -когда я про такие вещи думаю, в голове у меня сплошной туман.
But I know that my crown was well spent, for the man had the look of a very holy person.	Знаю только, что с пользой израсходовал свою крону, ибо этот человек кажется мне поистине святым.
As to the other, there was nought holy about him that I could see, and it would be cheaper for me to pray for myself than to give a crown to one who spent his days in digging for lettuces."	А что до второго, так я не заметил в нем никакой святости - дешевле самому за себя помолиться, чем отдать крону тому, кто тратит свои дни, вскапывая землю для салата.
Ere Alleyne could answer there swung round the curve of the road a lady's carriage drawn by three horses abreast with a postilion upon the outer one.	В эту минуту из-за поворота дороги выехала повозка, запряженная тройкой лошадей, с форейтором на одной из них.
Very fine and rich it was, with beams painted and gilt, wheels and spokes carved in strange figures, and over all an arched cover of red and white tapestry.	Это была нарядная богатая коляска с расписанными, золочеными дышлами, причудливыми резными колесами и спицами, а надо всем этим высился красный с белым балдахин.
Beneath its shade there sat a stout and elderly lady in a pink cote- hardie, leaning back among a pile of cushions, and plucking out her eyebrows with a small pair of silver tweezers.	В его тени, откинувшись на гору подушек, сидела дородная немолодая особа в красном наряде и выщипывала себе брови серебряными щипчиками.
None could seem more safe and secure and at her ease than this lady, yet here also was a symbol of human life, for in an instant, even as Alleyne reined aside to let the carriage pass, a wheel flew out from among its fellows, and over it all toppled--carving, tapestry and gilt—in one wild heap, with the horses plunging, the postilion shouting, and the lady screaming from within.	Казалось, эта дама могла бы служить образчиком спокойствия и безмятежности, однако и этот случай оказался символом человеческой жизни. Едва Аллейн осадил коня, чтоб пропустить экипаж, как соскочило одно из колес, и все - резьба, позолота, балдахины -повалилось набок, лошади стали рвать постромки, закричал форейтор, завизжала дама.
In an instant Alleyne and John were on foot, and had lifted her forth all in a shake with fear, but little the worse for her mischance.	Аллейн и Джон мгновенно спешились и подняли ее, дрожащую от страха, впрочем, ничуть не пострадавшую от этого несчастного случая.
"Now woe worth me!" she cried, "and ill fall on Michael Easover of Romsey! for I told him that the pin was loose, and yet he must needs gainsay me, like the foolish daffe that he is."	- Горе мне! - заголосила она. - Разрази его гром, этого Майкла Изовера из Ромсея! Говорила ему, что ось разболталась, так нет, этот безмозглый ротозей вздумал перечить мне...