Белый шаман

– Не совсем так. Но если и с вызовом, то не таким, как ты думаешь. Я привёз тебе подарок от Рыжебородого. Здесь, в этой банке, мазь. Она, возможно, излечит твои болячки.

Журавлёв протянул чёрному шаману стеклянную банку с противочесоточной мазью. Вапыскат понюхал банку, скривился от отвращения.

– Почему Рыжебородый хочет излечить меня от болячек?

– Наверное, потому, что ты хочешь наслать на него порчу.

– Он что, испугался, хочет задобрить меня?

– Нет, он посылает вызов тебе. Но вызов не зла, а добра…

– Выбрось банку подальше, вон за те синие горы, чтобы запах от этой отвратительной мерзости больше не беспокоил меня.

Вапыскат ещё раз понюхал содержимое банки, но Журавлёву её не вернул.

– Ладно, пусть побудет у меня. Только объясни… это надо есть, в чай намешивать или на мясо намазывать?

– Нет, это надо втирать на каждую ночь в тело, особенно там, где язвы.

– Ну если ты такой добрый… то не вотрёшь ли эту мерзость в моё тело, как только старуха поставит полог?

Журавлёв не смог скрыть, что на какой-то миг растерялся. Хотел было сказать, что это сумеет прекрасно сделать и его старуха, но потом решил, что нужно в своей операции идти до конца. «Ах, Кэтчанро, Кэтчанро, сумасбродная твоя голова», – сказал он себе и воскликнул:

– Я согласен!

Вапыскат недоверчиво усмехнулся, опять понюхал банку, а Журавлёв размышлял: «Не хватало тебе и самому заразиться чесоткой, дурья твоя голова. А если у шамана не чесотка, а что-нибудь пострашнее?»

Вапыскат, поразмыслив о чём-то своём, громко сказал жене:

– Омрына! Ставь полог! Не медли ни мига. Я принял вызов этого странного гостя. И если мои болячки не исчезнут… ты будешь стрелять в него из винчестера, а я из лука…

«Ого! Вот это поворот, может, он думает, что к утру должен стать здоровым?» – подумал Журавлёв, а вслух сказал, стараясь показать, что к угрозе шамана он относится не более как к шутке:

– Болячки твои, возможно, и совсем не исчезнут. Во всяком случае, далеко не сразу. Может, через месяц, через два, если ты будешь втирать мазь каждый вечер…

Вапыскат тоненько ухмыльнулся.

– Тогда выбрось эту пакость вон туда, в те сугробы, куда мы сливаем содержимое ачульгина. Пусть к дерьму добавится другое дерьмо…

– Делай это сам, – с некоторым облегчением сказал Журавлёв и подумал: «Слава богу, не придётся заниматься чёрт знает чем…»

Но не тут-то было. Едва нагрелся от выпитого чая полог, как Вапыскат стащил с себя кухлянку, потом штаны и заявил:

– Я готов. Втирай в меня твою отвратительно пахнущую мерзость. – И уже с невольной робкой надеждой добавил: – Кто ж его знает, а вдруг поможет. Замучили меня болячки.

И это был голос больного, разнесчастного человека.

Сострадание на какое-то время победило у Журавлёва брезгливость. «Хорошо, хоть успел мяса съесть да чаю попить», – утешал он себя, закатывая рукава гимнастёрки.

Ох и отчаянная это была работа! Журавлёв втирал в покрытое язвами тело шамана мазь и прогонял подступающую к горлу тошноту глумливыми насмешками в свой адрес.

Вапыскат постанывал, поворачивался с боку на бок, пошлёпывал по своему сухолядому телу ладошкой, показывая, в каком месте особенно невыносимо донимают его болячки.

А Журавлёв, войдя в раж, творил своё врачевательное дело, вслух по-русски приговаривая:

– А-а-а, сопишь, чёрная твоя душонка, покряхтываешь от удовольствия! Пардон, не слишком ли побеспокоил? Мне бы на дуэли с тобой сражаться, на винчестерах, а я чёрт знает чем ублажаю тебя!

Вапыскат приподнял голову и спросил удивлённо:

– О чём твои говорения? Заклятия, что ли?

– Проклятия, а не заклятия! – по-русски ответил Журавлёв. – А ну, поднажмём ещё! Хорошо, что хоть от мази этой запах деготка доносится. Это даже приятные детские воспоминания навевает. Ну, ну, работай, самозваное медицинское светило, и вспоминай, как пахли сапоги у родного батюшки или шкворень в телеге. Это же надо, до чего докатился, шаманюгу злостного ублажаю, чуть ли не в массажисты к нему напросился. Ведьма бы тебя, мракобесину, помелом своим массажировала!

Омрына, зажав нос рукою, неподвижно сидела в углу полога, порой что-то едва слышно нашёптывала.

– Нагрей чайник воды, мне надо отмыть руки, – попросил её Журавлёв.

Старуха долго не могла понять, что от неё хотят, наконец подобострастно закивала головой, выбралась из полога, принялась заново раздувать костёр…

На второй вечер Журавлёв заставил «врачевать» своего «пациента» старуху Омрыну.

– Побудь сегодня моим ассистентом, поучись у профессора, – по-русски сказал Журавлёв, снова настраивая себя на тон отчаянного зубоскала. – Да и самой, поди, нелишне полечиться, вон все руки в язвах.

Когда Журавлёв покидал стойбище шамана, тот ему сказал:

– Ты не рассказывай, что втирал в меня вонючую мерзость.

– Что вы, что вы, сэр, врачебная тайна превыше всего! – воскликнул по-русски Журавлёв и по-чукотски добавил: – Даю обещание. Но обещай и ты мне, что будешь втирать мазь каждый вечер, пока не опустеет банка. Если будет мало – приезжай за новой.

К удивлению Журавлёва, Вапыскат и вправду через полмесяца приехал к нему поздней ночью, вошёл в палатку, попросился в полог.