Белый шаман

Эттыкай был маленьким невзрачным старичком, с голоском тоненьким, как у женщины. Но он был богат, очень богат. Пойгин знал, что, хотя у Эттыкая и была жена, всю женскую работу по хозяйству делал мужчина, которого звали Гатле – Птица. Высокий, нескладный, он ходил в женской одежде, заплетал волосы по-женски в длинные косы. Жил он в голоде и холоде, почти не бывая в пологе яранги. Пойгин знал этого несчастного человека и раньше, глубоко ему сочувствовал и никак не мог понять: почему он не снимет керкер, не обрежет косы и не уйдёт как можно дальше от мучителя «мужа», которому просто нужен был раб.

Эттыкай установил в своей огромной яранге второй маленький полог, поселил в него Пойгина и Кайти.

Пойгин начал пасти стадо Эттыкая, радуясь тому, что никто не преследует Кайти. Мало того, старуха Эттыкая, никогда не имевшая детей, кажется, приняла её, как родную дочь. У старухи было смешное имя – Мумкыль – Пуговица. Всегда с добродушной улыбкой на сухоньком лице, она была, однако, очень жестокой с пастухами, их жёнами, издевалась над Гатле, заставляя его выполнять всю тяжёлую женскую работу по очагу, да и мужскую тоже.

Рырка кочевал где-то рядом, часто приезжал к Эттыкаю. Почти каждый день приезжали другие богатеи, несколько шаманов, один из них чёрный шаман, издавна поклонявшийся луне, – Вапыскат – Болячка; был он весь в часоточных болячках, часто мигал красными веками, обезображенными Трахомой. Разъедаемый чесоточным зудом, он ненавидел всё мироздание и, если бы на то была его сила, кажется, сдвинул бы с места даже Элькэп-енэр.

Долгое время самые главные люди тундры не посвящали в свои разговоры Пойгина, держали его на расстоянии от себя, как и всех пастухов-батраков, но вот однажды Мумкыль сказала ему:

– Войди в полог. Тебя приглашают.

Пойгин забрался в полог. Тут было душно от десятка выпитых чайников чаю, от неугасающих курительных трубок. Как и полагалось неименитому гостю, Пойгин сел в углу, у самого входа.

Ему дали чашку с чаем, потом кусок мяса. Пока никто к нему не обращался, просто разрешили слушать, о чём тут идёт речь. Больше всех говорил Вапыскат, время от времени нещадно раздирая своё тело ногтями.

– У Моржового мыса русские построили огромное вместилище для людей – культпач называется. На самом верху на палке прикрепили кусок красной ткани.

– Ка кумэй! – изумился Рырка. – А ещё говорят, что внутри этого вместилища для людей нет ни одной шкуры, всюду дерево, как войдёшь – все бока пообиваешь.

– Бока – это ещё бы совсем не беда, – продолжал Вапыскат, унимая кашель от глубокой затяжки из трубки, предложенной Эттыкаем. – В культпач людям мозги отбивают!

– Ка кумэй! – ещё более потрясённо изумился Рырка. – Бьют по голове?! Чем бьют? Камнем, железом, кулаками?

– Словами бьют, – терпеливо выждав, когда умолкнет Рырка, пояснил Вапыскат.

Наступило глубокое молчание. Почувствовав, какое произвёл впечатление, Вапыскат зло засмеялся:

– Тебе, Рырка, и скалой из головы мозги не вышибить. Но есть такие особые слова. Русские знают эти слова. На детей они очень действуют. Собрали русские в культпач детей, усадили за какие-то деревянные ящики и заставляют слушать эти страшные слова. Русский говорит, и все должны слушать. Даже пошевелиться не смей.

– Ну как же так, а если вошь тебя укусит? – спросил Рырка. – Или вот как тебя, Вапыскат, болячки донимают, если почесаться надо?

– Всё равно сиди и не шевелись! – сделав страшное лицо, ответил Вапыскат. – Дышать и то надо совсем тихо. Слова особые через уши в мозг проникают. И дети наши разговор русских постепенно начинают понимать и, что ещё страшнее, постигают язык немоговорящих вестей.

– Это ещё что такое? – спросил Эттыкай тоненьким голоском, полным крайнего удивления и страха.

– Беда это, беда! – всё более возбуждался Вапыскат, – Дети наши могут разучиться обыкновенному человеческому разговору. Язык немоговорящих вестей, разговор по бумаге, сделает их совсем немыми, возможно, даже глухими. Не нужен им будет ни язык, ни уши.

– Ка кумэй! – заревел Рырка густым, простуженным басом.

– Русские делают наших детей ненавидящими своих родителей. Вот почему я и сказал, что они не камнем, не железом, не кулаком, а словом мозги отбивают. – Вапыскат постучал себя кулаком по голове. – Дети наши начинают жить совсем другими обычаями, одеваются в чужую одежду. Девочек заставляют говорить по-мужски, потому что немоговорящие вести по-женски говорить не умеют.

Тут уж и Пойгин воскликнул: «Ка кумэй!»

Это все приметили и, видимо, оценили, потому что Вапыскат протянул ему свою курительную трубку.

В этот раз у Пойгина ничего не спрашивали, ничего ему не предлагали, просто дали понять, что ему оказана честь посидеть вместе за важным разговором с самыми главными людьми тундры. Но он понимал, что всё это не случайно.