Белый верх – темный низ

Теперь на улицах и площадях стояли памятники Ленину, а во всех школах – его гипсовые бюсты. Я жила недалеко от Ленинского проспекта, с которым пересекались улица Надежды Крупской (жены Ленина) и улица Марии Ульяновой (сестры Ленина). Недалеко от них была улица Дмитрия Ульянова (младшего брата Ленина). (Если кто-то не знает: Ленин – это подпольная кличка Владимира Ульянова, который задолго до Великой Октябрьской социалистической революции был сослан царской охранкой в Сибирь за революционную деятельность и жил в поселке на берегу реки Лены, а потом придумал себе псевдоним, образованный от названия этой реки.)

СССР – большая страна, и многие города переименовали, чтобы увековечить имя Ленина: Ленинград, колыбель революции (бывший Санкт-Петербург и бывший Петроград), Ульяновск (бывший Симбирск), Ленинабад (таджикский Ходжент), Ленинакан (армянский Гюмри), Ленинакерт (Чанахчи, Нагорный Карабах), а также разнообразные топонимы: Горки Ленинские, Ленинские горы, горная вершина пик Ленина.

Было много стихов о Ленине, и рассказов, и пьес – о том, как Ленин был маленький, и о том, как он ходил в школу. О том, как Ленин узнал, что его брата повесили (за неудавшуюся попытку убить царя), и сказал слова, ставшие знаменитыми и определившие всю дальнейшую нашу жизнь: «Мы пойдем другим путем!» (И пошли. Но царя – уже следующего— это не спасло. Его все равно убили – по приказу Владимира Ленина, вместе со всей семьей, включая одиннадцатилетнего царевича.) И о том, как простой печник однажды пришел чинить Ленину печь, и не узнал его, и чуть ли не нахамил, а Ленин потряс печника своим дружеским обхождением (это стихотворение я читала со сцены на конкурсе чтецов). И о том, как ходоки, явившиеся в Кремль из разных медвежьих углов страны, приносили Ленину какие-нибудь подарки – что-нибудь вкусненькое, завернутое в тряпицу. Но Ленин был очень скромным и всегда приказывал передать это вкусное детям. Он очень переживал, что дети голодают, хотя и сам не ел досыта.

Ленин вообще очень любил детей.

И это обязывало всех детей любить Ленина.

По отношению к перечню видов любви, которые предполагалось привить советским детям, любовь к Ленину стояла особняком. Самым действенным способом тут считалось просто поставить детей перед фактом:

«Все на свете дети любят Ленина-а-а! – пел чистыми детскими голосами хор Всесоюзного Дворца пионеров и школьников под руководством Локтева. – Потому что Ленин их люби-и-ил!» (Муз. В. Локтева, сл. В. Крючкова).

Ах, как тепло становилось на сердце от этой песни! Конечно, все дети! И ты в их числе!

И вершины этой любви ты достигал, вступая в ряды пионеров Советского Союза.

* * *

Вступать в пионеры можно было с девяти лет. Но в девять лет туда принимали только самых лучших. Я была среди лучших, отличница. И я вступила в ряды юных ленинцев в числе первых, еще в третьем классе. Наша учительница составила список из пяти человек и обнародовала его на дополнительном уроке, который в зависимости от того, что на нем происходило, назывался то «классным часом», то «собранием октябрятского отряда». Ты выходил к доске, вставал лицом к классу – и желающие поднимали руки, чтобы высказать о тебе свое мнение: что в тебе хорошо, какие у тебя недостатки (хоть убей, ничего не помню про свои недостатки) и достоин ли ты стать пионером. Потом октябрятский отряд голосовал.

– Кто за то, чтобы принять в пионеры Марину Аромштам?.. Так, хорошо, – говорит учительница. – Единогласно!

И вот нас пятерых отправляют на торжественную пионерскую линейку. Мы в парадной школьной форме: девочки – в белых фартуках (передниках), мальчики – в белых рубашках. И у нас на груди уже нет октябрятских звездочек. У нас на груди пустое место – в соответствии с нашим переходным статусом. Временно мы – никто. А все остальные, кто выстроился на линейку, – в пионерской форме: белый верх, темный низ. У них на груди алеют пионерские галстуки. У них на груди (правда, не у всех) – маленькие костры пионерских значков.

И вот выносят знамя пионерской дружины…

* * *

Я любила, когда выносили дружинное знамя. Папа каким-то образом сумел привить мне эту любовь. А может быть, не привил, а попросту заразил. Папа был такой страстный, он умел заражать. И я понимала, что это подлинное искусство – пройти через зал, вытягивая носки; на груди – пионерские галстуки, на головах – пилотки, руки в отмашке сгибаем в локтях, локоть правой руки при каждом шаге поднять до уровня груди… Чтобы научиться красиво маршировать, надо много тренироваться. В интернате дети из папиного класса входили в знамённую группу (знаменосцем обычно был мальчик, а две девочки – его «группой»). Папа обычно присутствовал на их тренировках. Знамя обычно выносят под барабанный бой. А перед выносом знамени должен трубить горнист.

И вот мы идем с папой в интернат (я два года училась в папином интернате), и папа говорит:

– Сегодня нельзя опаздывать. Сегодня будет линейка. Поэтому держим темп.