Я писала быстро и жадно, что называется, «изливала душу»: «Ты даже не понимаешь, что творится в моей душе…» И по мере того, как листочек покрывался словами, мне становилось все легче дышать, мир вокруг обретал равновесие, а Толик и то, что с ним связано, – «жо…», «жиды», «Израи́ль» – отодвигалось куда-то, оставалось в другом измерении.
«Ты один мне поддержка и опора, мой великий и могучий русский язык…»
Мою бабушку, мамину маму, звали Анна Михайловна. Но когда она умерла, оказалось, что по документам ее зовут Ханна Менделевна. Мою вторую бабушку, папину маму, звали Вера. Так мне про нее и рассказывали: «Бабушка Вера была удивительным человеком». А потом оказалось, что ее звали Вихна. Моя мама упорно называла себя Маргаритой Семеновной. Но она была Соломоновна. А мой папа Семен в свидетельстве о рождении был записан как Шолом.
Я знаю, конечно, что люди пытаются адаптироваться к языку, в котором живут. Но тут они не адаптировались. Вихна звучит не сложнее, чем Вера. И Анна не так уж сильно отличается от Ханны. Я теперь думаю, что бабушкам хотелось спрятаться: не стоит лишний раз раздражать окружающих. Ведь окружающим достаточно грассирующего «рэ», чтобы насторожиться: а вдруг у тебя есть родственники за границей?
Да и следователю удобнее называть допрашиваемого русским именем…
Хотя тут, я думаю, бабушки ошибались. Следователи, мне кажется, должны были с удовольствием называть их еврейскими именами:
– Вы ведь поняли, Ханна Менделевна, что ваш муж – враг народа? Вы понимаете, что это значит для вас? Кстати, у вас ведь есть дочь? Сколько лет вашей дочери? Она 1933 года рождения? У нее уже есть какие-то навыки самообслуживания?.. А почему вы назвали ее Маргаритой? Это же против «ваших» традиций… Вы нерелигиозны? У вас схватки случились, когда вы были в театре? Опера «Фауст»? А оперу эту вы, Ханна Меделевна Лейбер, слушали вместе с мужем? Я хочу вам напомнить: ваш муж признан врагом народа…
Они пытались как-то спрятаться – хотя бы за русским именем.
Ни одного словечка на идише не слышала я от бабушки. А было бы интересно! Это же был язык ее детства и юности. Кто-то ведь дал ей имя Ханна… Ханна Менделевна Лейбер…
Правда, папа время от времени снимал с гвоздика домру и пел: «Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка…» Очень красиво звучало.
(«Тум» – это ж, наверное, «пой»?..)
Наивные бабушки с их наивными усилиями. Бабушек выдавали глаза и фамилии.
И меня выдавала фамилия – всем предметникам без разбору и Толику Мозглякову.
А потом оказалось, что я – как подпоручик Киже. Не потому, что Киже был евреем. Подпоручика вообще не было. На этом и строится повествование: жил-был подпоручик Киже, которого не было. Был фантом. Чиновничья описка. В этом мы с ним похожи. Мою фамилию, как и фамилию тыняновского персонажа, произвел на свет русский чиновник (или чиновница) в 1935 году, в отделении ЗАГСа города Невель Псковской области (в свой родной Невель бабушка отправилась рожать папу). Там все и произошло: следом за папой там появилась наша фамилия.
Фамилия дедушки, папиного папы, была АроНштам. И при всей очевидной «еврейскости» и сложнопроизносимости объяснить ее смысл не составляло труда. У пророка Моисея был брат Арон (Аарон, если быть точным). Моисей был косноязычный, и Арон был при нем толкователем. «Штам» на немецком (и на идише) означает «ствол», «род». Аронштам – это потомок рода Арона.
Но работник советского ЗАГСа, конечно, не вдавался в такие тонкости. И хотя к 1935 году в нашей стране почти полностью ликвидировали безграмотность, служащий, составлявший акт о рождении папы, не сумел правильно записать фамилию отца ребенка и, обмакнув перьевую ручку в чернильницу-непроливайку, неожиданно породил совершенный неологизм: АроМштам. Эта фамилия была вписана в папино свидетельство о рождении. Бабушка не стала спорить…
Еще б она спорила, Вихна, в 1935 году!
И я следом за папой стала АроМштам.
Если бы Толик сумел удержаться в рамках русского языка и не пошел дальше обзывательств, во мне, возможно, развилось бы что-то вроде писательского таланта. Может, меня бы даже заметили в журнале «Костер» или «Юность» и напечатали мои «Письма русской еврейки, москвички подросткового возраста, к однокласснику Толику».