Белый Z на лобовой броне

«Надо же, какие завихрения в мозгах у чудиков», – думал Виталий, глядя на то, как парень неловкими, дергаными движениями пытается распихать свои вещи по карманам. Руки у него сейчас ощутимо тряслись. Их, понимаешь, ограбили и бросили, а они свято верят, что «херои» побежали за помощью. Чтоб, значит, спасти их бесценные европейские жизни. Или это защитная реакция, отделяющая их кислые мозги от реальности?

– Ты их…

– Да, Юргис, да. Они хотели убить меня, а я, соответственно, объяснил им всю пагубность такого поступка. Хреново вы их учили. Я двадцать лет уж как с автоматом не бегаю, и все равно они мне были на один зуб.

То, что «не бегать с автоматом» и «лежать на диване, отращивая пивной живот» немного разные вещи, Третьяков уточнять не стал. И так народ, несмотря на контузии, впечатлился. Особенно Юргис, который по малолетству привык воспринимать старого приятеля отца как обычного неповоротливого тюфяка.

Впрочем, ничего удивительного: Виталий ни разу не уточнял, чем зарабатывает себе на жизнь. А Донатас, похоже, был свято уверен, что однокашник по-прежнему, как в молодости, с молотком в руках по скалам прыгает. Наивный…

Над лагерем инвалидной команды повисло молчание. Виталий подождал немного, давая всем дозреть и осознать, как сильно жизнь отличается от сказки, а потом негромко сказал:

– Вот что, Юргис. Выбирай прямо сейчас. Или ты продолжаешь корчить из себя гордого и непоколебимого борца за демократию, не желающего принимать помощи от русского, и тогда я тебя просто скручу и увезу к отцу. И плевать мне на твою тонкую душевную организацию. А этот, который много болтает, через неделю загнется от гангрены. Или они мне сейчас объяснят, кто есть кто, и дальше уже я сам решу, кого вытаскивать, а кого нет. Даю минуту на размышление, время пошло.

Что же, сейчас Виталий имел возможность еще раз убедиться, что разговаривать с европейцами на языке ультиматумов можно и нужно: такой язык они хорошо понимают. Больше всех крепился тот, который негр: видать, привык за годы толерантности, что уж с ним-то ничего не случится. Но, поняв, что прямо сейчас его тут и бросят (а что, неожиданному спасателю плевать, а остальные палец о палец не ударят, благо отвечает за все злобный русский), выделываться перестал.

В общем, не прошло и четверти часа, как Третьяков имел в своем распоряжении объективную картину того, с кем ему придется возиться.

Из всей четверки только Юргис находился здесь официально, в качестве инструктора. Остальные занимались тем же самым, но уже как представители частных компаний. Собрался здесь полный интернационал. Тот, который с перебитыми ногами, был шотландцем. Лично Виталий против этого народа ничего не имел. Более того, с одним шотландцем он даже какое-то время работал и считал его хорошим руководителем и крутым профессионалом. Правда, изрядно обрусевшим: женился человек в Москве и теперь из России уезжать не желал ни под каким соусом.

Но одно дело шотландец «свой», можно сказать, ставший русским, и совсем другое – такой вот орел, решивший подзаработать на чужой войне. Те, кто хотел прибыть в Россию с недобрыми намерениями… Слышен звон бубенцов издалека – это о шотландских солдатах, которые поехали зимой воевать с русскими.

С другой стороны, он и делать-то ничего больше не умел. Отслужил в армии, участвовал в непрекращающейся ближневосточной заварухе, был комиссован по ранению. На «гражданке» понял, что в мирной жизни все сухо, пресно и денег платят мало. Неудивительно, в общем-то: востребованными на рынке труда профессиями он не владел. Вот и подался в наемники.

Откровенно говоря, к ЧВК и им подобным структурам Виталий относился сдержанно, однако без особого предубеждения. Наемник, в принципе, такая же работа, как и все остальные. Веками и тысячелетиями, к слову, освященная. Конечно, рискованная донельзя, однако же никогда не исчезавшая.

Ну, делают люди грязную работу, так что с того? Кому-то все равно приходится разгребать дерьмо, которое заварили политики. А потому, когда они работают где-нибудь в Африке, это их право. Но вот лезть в разборки серьезных людей – это уже глупость, которая, как известно, наказуема. Что здесь, в принципе, и произошло.

Близким разрывом незадачливому горцу переломало ноги, да так качественно, что даже если прямо сейчас отправить его в госпиталь, неизвестно, смогут ли полностью восстановить их работоспособность. В общем, если он и сможет когда-нибудь вернуться в родные горы, то по их склонам пройтись ему суждено еще очень не скоро.

Еще были поляк и француз. Кстати, как раз поляку-то и пришлось хуже всего. Видимо, приложило его знатно – ноги не шевелились вообще. Хотя он их чувствовал, и это давало надежду. Руками шевелил едва-едва. Однако не стонал при этом и не пытался ныть – мужественный человек, хоть и враг.